Желтая жена

– Мисс Фиби! – Джули обхватила меня за талию и оттащила от экономки. – Прекратите. Вы ведь знаете, Эбби не в себе. Она страдает от горя и еще бог знает от чего.

Я разжала сведенные судорогой пальцы. Эбби охнула и сползла на пол. Она сидела, вытянув вперед больную ногу, словно обрубок сухого дерева, и хватала воздух широко разинутым ртом.

– Успокойтесь, мисс. Сейчас принесу чаю вам обеим, – сказала Джули.

Я плюхнулась в мягкое кресло и только теперь почувствовала боль в ногах: мелкие камушки врезались в босые ступни. Я принялась осторожно вытаскивать их один за другим. Тюремщик никогда не вывозил детей без меня. А теперь кто позаботится о них? И тут меня осенила догадка.

– Сисси поехала с ними? – обернулась я к Джули.

– Да, мисс Фиби. – Она поставила передо мной чашку горячего чая. – Сисси присмотрит за детьми. Не волнуйтесь, у них все будет в порядке.

Я отодвинула чашку и встала. Эбби все еще корчилась на полу в углу комнаты, бормоча какие-то обрывочные молитвы.

– Где мои туфли? – спросила я у Джули.

– Мисс Фиби, пожалуйста, вы ужасно перепачкались. Разрешите я сначала помогу вам переодеться.

– Только туфли! Больше ничего не надо.

Девушка тяжело вздохнула и принесла обувь.

Наверное, мне следовала послушать Джули и надеть свежее платье, но я была не в том настроении, чтобы заниматься нарядами, изображая жену Лапье и хозяйку тюрьмы. Что дал мне этот сомнительный титул? Он не защитил ни меня, ни моих детей от жестокости подлинного хозяина этого заведения. Дети – все, что у меня осталось, и я скорее умру, чем позволю причинить им зло. Хильда, вечно рассыпавшая комплименты девочкам, оказалась подлой предательницей!

А как же Монро? Воображение настойчиво рисовало ужасающую картину: моего мальчика выводят на помост и продают на глазах сестер. Вероятно, только тогда девочки поймут, в каких условиях мы живем. Но я упорно гнала страшные мысли, понимая: если позволю им овладеть мной, то просто сойду с ума. Точно так же, как сошла с ума Эбби.

Когда я вошла в швейную мастерскую, моя помощница Дженис сидела на высоком металлическом стуле и, тихонько напевая себе под нос, раскатывала на столе рулон серого холста.

– Доброе утро, мисс. Масса велел, чтобы мы занялись рабочей одеждой: брюки, рубашки.

– Девушки для аукциона?

– Нет, мэм. Сегодня никого не будет.

– А больше он ничего не говорил?

Дженис окинула меня встревоженным взглядом.

– У вас все в порядке, мисс?

– Он не говорил, куда поедет? – продолжала настаивать я.

Помощница отрицательно качнула головой и взялась за ножницы. Я решила, что с такой простой задачей, как изготовление рабочей одежды, Дженис справится и без меня. Мои вопросы требовали ответов, и я намеревалась получить их. Выйдя во двор, я увидела Кларенса, управляющего Лапье, в чьи обязанности входило следить за порядком в тюрьме в отсутствие хозяина. Кларенс отпирал дверь таверны. На нем были жилет и белая рубашка, рукава которой казались слишком короткими для его длинных рук.

– Мисс Фиби.

– Кларенс. – Я уставилась на него.

– Я могу быть полезен? – Управляющий смахнул крошки табака с рыжей бороды. Он возвышался надо мной, словно могучее дерево, так что волей-неволей приходилось задирать голову.

– Мистер Лапье сказал, когда вернется?

– Нет.

– Обычно он говорит, когда нам следует ждать его назад.

– Но не в этот раз. – Взгляд управляющего скользил по моим упавшим на грудь волосам. Только сейчас я вспомнила, что выбежала из дома непричесанная.

«Красота – проклятие для рабыни», – мелькнуло в голове.

– Я буду в таверне, – сказал управляющий. – Обращайтесь, если что-то понадобится. – Щеки Кларенса тронула краска, на лбу выступили капли пота. Он снова задержал на мне взгляд – чуть дольше, чем положено.

Я ломала пальцы до тех пор, пока не заболели суставы. У меня было такое чувство, будто я захлебываюсь собственной слюной. Проходя через двор, я увидела кучку рабов, сгрудившихся возле корыта с водой: люди приводили себя в порядок перед тем, как их выставят на сегодняшнем аукционе. Здесь были женщины с маленькими детьми; одетые в лохмотья ребятишки жались к коленям матерей. Еще я заметила опирающуюся на клюку дряхлую старуху, которая едва держалась на ногах, и нескольких изможденных мужчин в грязных обносках, едва прикрывающих тело, зато на шее у них висела тяжелая цепь, а на руках позвякивали кандалы. Жизнь многих из них сегодня изменится к худшему: горе разлуки с близкими эти люди возьмут с собой за ворота тюрьмы и понесут дальше в глубь страны. В течение многих лет ходили кошмарные слухи о том, как в Филадельфии похищают освобожденных чернокожих, чтобы затем снова продать на Юг.