Желтые обои, Женландия и другие истории

Она просила меня проявить терпение, и я был терпелив. Понимаете, я так сильно любил ее, что даже твердо установленные ею ограничения доставляли мне счастье. Мы были влюблены, и в самом этом факте достаточно много наслаждения.

Не следует воображать, что эти молодые женщины полностью отказались от Великой Новой Надежды, как они ее называли, на двойное продолжение рода. Ради нее они согласились выйти за нас замуж, хотя замужество являлось уступкой скорее нашим предрассудкам, нежели их предубеждениям. Для них процесс материнства был священен, и они намеревались сохранить его таковым.

Однако пока лишь одна Селис с омытыми слезами счастья голубыми глазами и движимая душевным подъемом на волне ожидания материнства, являющегося для них высшей целью, могла с несказанной радостью и гордостью заявить, что станет матерью. Они называли это «Новым материнством», и об этом знала вся страна. Не было почестей, знаков уважения и внимания, которых бы не удостоилась Селис. Почти с таким же благоговейным трепетом, с каким две тысячи лет назад становящиеся все более малочисленными женщины наблюдали чудо девственного рождения, нынешние обитательницы Женландии замерли в восторженном ожидании нового чуда брачного союза.

Все матери той страны были овеяны святостью. На протяжении многих столетий их подход к материнству мотивировался горячей и чистой любовью, стремлением, высшим желанием и всеобъемлющей потребностью иметь ребенка. Все их помыслы, связанные с этим, были искренними, простыми и вместе с тем священными. Каждая женщина ставила материнство не только выше всех иных обязанностей, но и превозносила его так высоко, что остальные просто не имели значения. Вся безграничная любовь, дружба и взаимовыручка, стремление к прогрессу и новизне, глубочайшая и проникновенная религиозность — все чувства и действия соотносились с великой движущей силой, с текшей среди них Рекой Жизни, которая делала их носительницами Духа Господня.

Об этом я все больше и больше узнавал из книг и из разговоров, особенно с Элладор. Сначала она очень недолго завидовала подруге, но затем раз и навсегда отбросила подобные мысли.

— Так лучше, — сказала она мне, — гораздо лучше, что ко мне это еще не пришло. То есть к нам. Ведь если мы отправимся к тебе на родину, нас могут ждать, как ты выражаешься, «приключения на море и на суше» (они на самом деле случились), которые могут повредить ребенку. Так что мы не совершим повторную попытку, пока не окажемся в полной безопасности, верно, дорогой?

Любящему мужу выслушать эти слова было очень тяжело.

— Разве что, — продолжила она, — если ребенок родится, ты оставишь меня здесь. Знаешь, ты сможешь вернуться, а ребенок останется со мной.

Тут меня охватило подспудное гнетущее чувство мужской ревности даже к своему потомству.

— Я бы согласился, чтобы у меня была ты, Элладор, нежели все дети мира. Лучше будь рядом со мной на твоих условиях, чем быть вдали от меня.

Очень глупые слова. Конечно, согласился бы! Ведь если бы ее не было рядом, я бы хотел ее всю и не получал бы ничего. Но если бы она поехала со мной как сестра по духу, только гораздо ближе и роднее, тогда я обладал бы ею всецело, за исключением одной этой вещи. Я начал осознавать, что дружба Элладор, ее товарищеская поддержка, ее сестринская привязанность, ее чистая и искренняя любовь — все же искренняя, хоть Элладор и обозначила ограничение — создавали достаточно оснований для дальнейшей очень счастливой жизни.

Надо признаться, что я не в силах описать, что она для меня значила. Мы говорим о женщинах высокие слова, но в глубине души знаем об их ограниченности — в большинстве своем. Мы восхваляем их за врожденные способности и качества, даже когда унижаем своим подходом к этим качествам. Мы превозносим их за тщательно навязываемые добродетели, даже когда своим поведением доказываем, сколь малое значение придаем этим добродетелям. Мы от чистого сердца ценим их за возведенные в абсолют материнские обязанности, которые делают наших жен чрезвычайно послушными и деятельными служанками, до конца жизни привязанными к нам, единолично определяющим их вознаграждение. А вся их жизнь, за исключением временного исполнения материнского долга, подчинена тому, чтобы как можно лучше выполнять наши желания. О, мы, конечно же, ценим их «на своем месте», которым является дом, где они выполняют разнообразные обязанности, столь талантливо описанные миссис Жозефиной Додж Даскэм Бэкон[11]. Миссис Бэкон пишет очень доходчиво и понятно, она прекрасно знает то, о чем пишет — со своей точки зрения. Однако сочетание этих качеств, включая трудолюбие, усердие и домовитость, не вызывает чувств, которые испытываешь, глядя на уроженок Женландии. Этих женщин нужно любить высокой, очень высокой любовью, а не приземленной. Они не домашние питомицы. Они не служанки. Они не робкие, не малоопытные и не слабые.