Желтый

Милосердие оказалось сильнее здравого смысла. То есть Жанна сперва распахнула окно, скомандовала: «Залезайте», – а уже потом испугалась: «Что я наделала?!» Но ниндзя в шапке с ушами не спешил вламываться в дом, грабить, убивать и что там еще положено проделывать в таких обстоятельствах. Он даже не шелохнулся. Только улыбнулся еще шире и сказал:

– Я пришел извиниться. Не хотел вас пугать.

– Когда я не хочу кого-то пугать, я просто не залезаю к нему в окно среди ночи, – сказала Жанна. – Это совсем несложно, попробуйте, вдруг получится. Если уж даже я могу.

Ниндзя расхохотался – натурально, до слез. Сказал, утираясь рукавом пальто:

– Господи, какая же вы прекрасная! Даже я в свое время невесть что, внезапно вываливающееся из окон, такими нотациями не встречал. А просто банально бледнел и – что еще в таких случаях делают? – а, пошатывался. Из последних сил прикидываясь, будто я великий герой.

– Ну я-то точно не великая героиня, – вздохнула Жанна. – Так что даже начинать притворяться бессмысленно. И кстати особо не расслабляйтесь, я в любой момент могу опомниться и завизжать. Но в дом все равно залезайте. Я тогда еще больше перепугаюсь, но выпущу вас в подъезд. Это все-таки гораздо лучше, чем если вы свалитесь. Тут высоко.

– Я не свалюсь, – пообещал ниндзя. – Просто поверьте на слово: мне тут удобно. Понимаю, что с вашей точки зрения мой визит выглядит, в лучшем случае, дурным сном, но я все взвесил и решил, лучше уж так, чем оставлять хорошего человека с неприятным воспоминанием о том, как его не впустили в чудесное место. Не взяли в игру. А потом еще напугали вдогонку. Лично я бы на вашем месте от злости лопнул!

– Ну я не настолько злющая, – ответила Жанна. – Но очень обиделась, это правда… Ой.

Это было очень сложное «ой». Оно, с одной стороны, означало, что до Жанны наконец-то дошел смысл сказанного. С другой, что она почти успокоилась, решив, что снова видит какой-нибудь странный сон. С третьей, что она больше всего на свете хотела, чтобы все это – визит незнакомца в ушастой шапке, непринужденная поза, в которой он сидит на карнизе, его чудесная улыбка и слова: «Я пришел извиниться», – происходило наяву. С четвертой или сколько их там уже набралось, этих сторон, Жанна была счастлива, что все это с ней случилось – даже если всего лишь приснилось, черт с ним, грех придираться – и ее счастье сразу же стало неотменяемо. Как голубой фонарь на другой стороне улицы, который, между прочим, светил в этом сне как миленький. Хотя она совершенно точно вешала его наяву.

Ниндзя больше не улыбался. Смотрел на нее очень внимательно и даже как бы оценивающе, но не по-человечески – «хороша, не хороша» – а таким профессиональным взглядом, какой иногда бывает у художников и врачей. И тут Жанна наконец его вспомнила. Он тоже был в том кафе, просто близко не подходил, стоял у окна и смотрел, как она пьет чай – вот ровно с таким выражением лица.

Сказала:

– Вы тогда были без шапки.

– Естественно, – согласился он. – Кто ж по собственной воле на себя такое напялит. Шапка – просто следствие моего желания вызвать у вас симпатию. Или хотя бы не до смерти напугать. Грабители в таких шапках обычно по квартирам не лазают.

– Сразу об этом подумала, – кивнула Жанна. – С другой стороны, шапку-Тоторо вполне может носить какой-нибудь сумасшедший маньяк.

– По крайней мере, «сумасшедший маньяк» – гораздо больше похоже на правду, – усмехнулся ее гость. – Просто «маньяк» не обязательно означает именно «кровожадный». Вы сами, например, тоже тот еще маньяк… Кстати, ваш фонарь – это нечто. Мы охренели, когда увидели. До сих пор еще никто ничего подобного не устраивал. Натурально праздник сердца, спасибо вам!

– А почему вы меня не впустили? – сердито спросила Жанна. – Так и остались невидимыми. Я, между прочим, довольно долго там простояла. Ждала.