Желтый

Сижу на диване, растираю виски тяжелыми как свинец, но уже вполне послушными пальцами, читаю плакаты, написанные зелеными, кривыми, словно бы похмельными буквами; чего я за всю жизнь так и не смог освоить, так это элементарных шрифтов. Счастье, что всегда умел договариваться и во время учебы легко находил желающих сделать чертежи вместо меня в обмен на что-нибудь этакое приятное… например, что я никого не укушу. А вот, кстати, и плакат соответствующий: «На людей на улице не бросайся, они не виноваты, что ты проснулся кем-то не тем». Дельный на самом деле совет – при условии, что я смогу выйти на эту самую улицу и на кого-нибудь там наброситься. Что, к сожалению, совершенно не факт.

Читаю дальше: «Прыгать с крыши пока не надо»; «Ты справишься, ты круче всех в мире»; «Море совершенно точно где-нибудь есть»; «Не бейся башкой об стены, нам не понравится делать ремонт»; «Отчаяние – лучшее топливо, главное – мимо бензобака его не лей»; «В крайнем случае, позвони Стефану, но лучше не надо, ты поспорил с ним на щелбан, что справишься» – а вот это своевременное предупреждение! – радуюсь я, вспоминая Стефана. – Он офигенный. Круто, что Стефан есть, и ему даже позвонить можно: «Але, полиция, меня тут демонического задора лишили, спасай!» – но по башке мне сейчас получать точно не надо. Куда еще добавлять.

На дверце кухонного шкафа, где раньше хранились припасы спиртного, тоже плакат: «Вот даже не вздумай! Бухать человеком – деньги на ветер». В моем случае, кстати, чистая правда, в человеческом состоянии я от пьянства стремительно порчусь. Но все равно смешно.

Поднимаю голову и вижу самый большой из плакатов, под потолком, огромными буквами: «Кот есть». Практически цитата из Маркеса, – вдруг осеняет меня. – Это же Нёхиси предложил написать; как собственно и «на людей не бросайся», и про бессмысленность человеческого пьянства, и «круче всех в мире», и про Стефана – да почти все. И вообще это была не моя, а его идея – развесить по всему дому плакаты с напоминаниями о настоящем положении дел, чтобы я не особо впадал в уныние, когда проснусь человеком. Несколько лет назад Нёхиси пристрастился к чтению, целую зиму напролет тайно пробирался в библиотеки и подолгу там спал среди книг, проходя таким образом ускоренный курс всемирной литературы. Мне всегда было страшно представить, какая адская литературная каша теперь творится у него в голове, но я, похоже, здорово недооценивал возможности всемогущего существа. По крайней мере, именно Нёхиси, а не я первым вспомнил, как герои романа «Сто лет одиночества», теряя память, писали сами себе записки-напоминания, как что называется и для чего используется. И универсальное: «Бог есть».

Вспомнив, как мы с Нёхиси ржали, сочиняя послания для будущего меня-человека и почти всерьез сражались за единственный в доме толстый зеленый маркер: «Дай я напишу!» – «Нет, сейчас моя очередь!» – я практически прихожу в себя, насколько это вообще возможно в сложившихся обстоятельствах. Я имею в виду, для существа неизъяснимой природы, внезапно превратившегося в человека, с утра не пившего кофе, я держусь вполне ничего.

Говорю вслух, специально для Нёхиси:

– Если вдруг ты где-нибудь тут, имей в виду, что я тебя сейчас не вижу, не слышу и даже ничего особенного не чувствую. Не серчай, я не нарочно. Сам не рад.

На самом-то деле мне сейчас скорее всего просто нечего чувствовать. Вряд ли Нёхиси рядом. Я же сам его попросил на какое-то время смотаться, заподозрив, что в его присутствии ни во что хотя бы отчасти похожее на человека еще долго не превращусь. А дело есть дело, особенно неприятное, лучше поскорей с ним покончить, чтобы не отравляло мою распрекрасную жизнь.

То есть это мне вчера казалось, что лучше; пока чувствуешь себя упоительно всемогущим, легко рассуждать. А сейчас я бы с удовольствием отложил это гадское дело, которое сам же себе и придумал, до весны, а то и на сотню лет; еще немного, и я малодушно спрошу: на кой хер вообще было это все затевать?! Ну вот, считай, уже и спросил. Теперь можно с чистой совестью заняться чем-нибудь менее интеллектуальным, чем мотивационный кризис. Например, сварить себе кофе. Кто, если не я.

Я все-таки здорово переоценил свои возможности. И зря. Куда мне сейчас побеждать Серый Ад? Со своим бы локальным справиться, когда ни прежней веселой силы, ни неизбежно сопутствующей ей ласковой ярости, ни даже обычной вздорной, легкомысленной храбрости у меня больше нет, – вот о чем я думаю, стоя у плиты.