Шекиба кивнула и стала спускаться вниз по крутой лестнице. Женщины слышали голос эмира, отдавшего приказание, и поджидали ее. Обитательницы гарема хорошо изучили привычки своего господина. Они перешептывались между собой, но ни одна не решалась взглянуть на Шекибу. Остановившись возле края бассейна, она нашла глазами Сакину и несколько секунд рассматривала ее: красивые полные плечи — на гладкой коже поблескивают капельки воды, — толстая темная коса, поднятая кверху и закрепленная на затылке широким гребнем.
— Он зовет тебя, — сказала Шекиба.
На лице Сакины появилась кривоватая ухмылка.
— Меня? Опять? О небеса, я думала, он уже достаточно натешился мною, — заявила наложница так громко, чтобы все женщины, находящиеся в бассейне, услышали ее.
Шекиба видела, как насмешливо закатили глаза одни и сердито поджали губы другие. Зеленые глаза Бинафши уставились на Сакину.
— Обычно мужчины предпочитают свежий
Сакина смерила юную соперницу полным ненависти взглядом. Выйдя из бассейна, она подхватила полотенце, обернула им свое обнаженное тело и принялась неторопливо промокать мягкой тканью воду, пока на коже не осталось ни единой капли. Только после этого наложница подошла к Шекибе и подняла на нее глаза.
— Аллах Милосердный! — воскликнула она. — Да вы только посмотрите. Видимо, после Бинафши они стали внимательнее подбирать смотрителей — таких, которые наверняка не соблазнят эмира.
Большинство обитательниц гарема, как и Сакина, впервые обратили внимание на лицо Шекибы.
— Какой кошмар!
— О нет, никогда не видела ничего ужаснее…
Шекиба в упор смотрела на Сакину, не обращая внимания на вздохи и причитания остальных женщин.
— Он сказал… Сказал, ты покажешь дорогу, — негромким голосом произнесла Шекиба.
Сакина вскинула одну бровь:
— Да, я знаю дорогу.
До Шекибы донеслось восклицание одной из женщин:
— Похоже на
Шекиба вздохнула. Ей не впервые приходилось слышать подобное сравнение.
— О да! Какой кошмар!
— Проклятье! Ну зачем ты это сказала? Знаешь же, что я обожаю халим… Только что ты навсегда лишила меня любимого блюда.
Последовали смешки и перешептывания — женщины одна за другой повторяли прозвище.
Сакина двинулась вперед, Шекиба — за ней. Под балконом находился вход в небольшой коридор. Миновав его, они поднялись по узкой лестнице и оказались перед тяжелой дубовой дверью с резным узором. Сакина отступила в сторону и взглянула на Шекибу:
— Теперь постучи. Когда услышишь разрешение войти, открой дверь. Я зайду, ты закроешь за мной дверь и можешь идти. Это все, что от тебя требуется.
Шекиба кивнула и сделала, как велела Сакина. Эмир что-то ответил. Разобрать слова было невозможно. Шекиба приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы наложница могла проскользнуть в комнату. Прикрыв за ней дверь, она замешкалась на секунду. Изнутри донеслись голоса и смешки. Шекиба покраснела, вспомнив, что на Сакине не было ничего, кроме обернутого вокруг тела полотенца. Она развернулась и быстро сбежала вниз по лестнице, вдруг испугавшись, что кто-нибудь увидит ее и решит, что она подслушивает под дверьми спальни Хабибуллы.
Постепенно Шекиба познакомилась со всеми тонкостями гаремной жизни. Теперь она знала, как и когда эмир появлялся в своих владениях, а также кого и в каких ситуациях он выбирал. Приходил эмир довольно часто, но обычно оставался недолго. У него были любимицы, которых он чаще других звал к себе, но были и такие, которых совершенно игнорировал, однако продолжал держать в гареме. У девяти женщин, родивших сыновей, имелись особые привилегии. Они жили в просторных комнатах, носили одежду из дорогих тканей, украшенных тончайшей вышивкой, еду им подавали отдельно и кормили лучше остальных — и все это благодаря тому, что их чрево оказалось способно произвести на свет мальчика. Но были и исключения: так, Васима, родившая эмиру одного за другим троих сыновей, которые, к несчастью, не прожили и десяти дней, не могла рассчитывать ни на какие привилегии, поскольку разочаровала Хабибуллу даже больше, чем те из его наложниц, которые рожали одних дочерей.
Прошло несколько месяцев, и Шекиба совершенно освоилась во дворце. Кроме того, из всех обслуживающих гарем смотрительниц она оказалась наиболее приспособленной к тяжелой работе и никогда не уклонялась от выполнения подобного рода заданий. Ей ничего не стоило натаскать с десяток ведер воды или отнести в комнату ребенка, уставшего от игр и заснувшего в саду на траве.