Жемчужина, сломавшая свою раковину

Но прежде чем я успела взмахнуть метлой, затихшие было куры снова пришли в возбуждение и заметались из угла в угол. Я обернулась, чтобы посмотреть, что их так встревожило. И тут из-за угла дома показалась Бадрия. Она шла, неловко прижимая левую руку к груди, причем кисть руки как-то странно свисала вниз, словно надломленная ветка дерева. Кроме того, Бадрия заметно прихрамывала на правую ногу. Глядя на нее, я невольно вспомнила Парвин.

Бадрия не заметила меня. Она остановилась у натянутой на шестах бельевой веревки и попыталась снять висевшее на ней платье. Но, едва приподняв руку, болезненно поморщилась и отступила назад. После еще двух или трех неудачных попыток Бадрие наконец удалось стянуть платье с веревки. Воспользовавшись законной возможностью отложить на время неприятное занятие, я замерла на пороге курятника, наблюдая за странным поведением Бадрии и гадая, что же с ней могло приключиться.

— Сабах эль кхаир,[51] Бадрия-джан! — крикнула я.

Бадрия замешкалась на мгновение, затем обернулась. Удивление на ее лице сменилось гримасой боли.

— О Рахима, сабах эль кхаир. Что ты тут делаешь в такую рань?

— Курятник чищу. Сегодня моя очередь, — сказала я, направляясь к ней и приглядываясь к безжизненно висящей руке, которую Бадрия теперь прижимала к левому боку. — А что у тебя с рукой? Что-то случилось?

Бадрия нахмурилась.

— Ничего, все в порядке, — небрежным тоном бросила она.

Подойдя к ней вплотную, я заметила в вырезе платья большой синяк, расползшийся в районе ключицы. Бадрия старалась держаться как ни в чем не бывало, но болезненная гримаса на лице выдавала ее.

— Иди, Рахима, занимайся своими делами! — велела Бадрия. — И мне тоже некогда болтать тут с тобой.

Я послушно направилась обратно в курятник, однако покосилась через плечо вслед Бадрие, которая двинулась к своему дому, — да, она действительно сильно хромала.

Хашмат встретил ее на пороге и помог зайти внутрь. Он заметил, что я наблюдаю за ними, и сердито нахмурился. Я отвернулась. С той злополучной встречи, когда он узнал во мне друга Абдуллы, я старалась по возможности держаться от него подальше. Меньше всего мне хотелось вновь выслушать его насмешки и уж тем более разговоры об Абдулле, который теперь казался мне почти что нереальным, кем-то вроде персонажа из выдуманной мной истории.

Покончив с чисткой курятника, я переоделась и пошла к Джамиле. Большую часть времени, куда бы я ни шла и чем бы ни занималась, Джахангир находился рядом со мной, но только не сегодня утром: взять младенца с собой в курятник — это было бы слишком. Джамиля всегда с удовольствием соглашалась присмотреть за мальчиком, она была единственной, кому я со спокойной душой могла доверить сына. Хотя с Шахназ мы жили под одной крышей, со всеми вопросами, касающимися Джахангира, я обращалась только к Джамиле. Она тоже привязалась к малышу и даже связала для него носки и свитер.

— Ну как он сегодня, не очень тебя замучил? — спросила я, заранее зная ответ Джамили.

— Что ты, Рахима, с каждым днем он становится все более и более смышленым. Оглянуться не успеешь, и начнет болтать — не остановишь, — рассмеялась она.

— Ты сегодня Бадрию не видела? — осторожно начала я, желая подобраться к интересующей меня теме.

— Нет. А она тебе нужна? — рассеянно спросила Джамиля, продолжая класть смоченные в молоке кусочки хлеба в разинутый рот Джахангира.

— Я видела ее час назад. Похоже, она сильно избита. Синяки на шее, хромает, одна рука вообще висит, как неживая.

— Хм… — Джамиля покачала головой. — Ты ее спрашивала, что случилось?

— Да. Но она отмахнулась. Говорит, будто все в порядке.

— Она переоценила себя, — вздохнула Джамиля. — Мужчина должен чувствовать себя главой дома. Особенно такой, как Абдул Халик.

— О чем ты?

— Ну, ты же понимаешь, ему и так-то нелегко было согласиться, чтобы жена участвовала в выборах и чтобы ее имя появилось в газетах. Представляешь, какая это будет новость, когда все узнают, что жена самого Абдула Халика вдруг покидает дом, едет в Кабул, заседает в парламенте. Конечно, ему все это не по нраву.

Слушая Джамилю, я чувствовала себя ужасно глупо, потому что никак не могла понять, к чему она клонит.

— Вчера поздно вечером я слышала их разговор, — сказала Джамиля.

— И? Что произошло?

— Он предупредил Бадрию, чтобы она не воображала, будто его решение — позволить ей участвовать в выборах — связано с ней лично. И пусть не мечтает, что ей позволят превратиться в одну из тех женщин, что выступают в газетах, встречаются с политиками и вообще слишком много треплют языком. Думаю, ему стало известно о наших разговорах и как она хвастается своей новой ролью. Не знаю уж, что конкретно вывело его из себя, но вчера он был просто в ярости.

Насколько самодовольство и заносчивость Бадрии раздражали меня, настолько же сейчас я сочувствовала ей. Мы все знали, какая тяжелая рука у Абдула Халика. Я подумала, не пожалела ли Бадрия, что именно ее решили отправить в джиргу.

— Он не передумал? Я имею в виду, сделать из Бадрии депутата парламента?