Хотя по просьбе сестры Франциск остановил уголовное преследование против Луи де Беркена, его всё ещё содержали под стражей в стенах епархиальной тюрьмы Парижа. Маргарита попросила Монморанси напомнить королю о продолжающемся заключении её камердинера и попросить о его освобождении. Маршал только что вернулся из Испании, куда его отправили, чтобы передать письма от Мадам и короля Элеоноре Австрийской, которая, по-видимому, была сильно огорчена тем, что её вынудили вернуться ко двору своего брата и занять там подчинённое положение при молодой императрице. Будучи благодарен Маргарите за свои новые посты, Монморанси исполнил её просьбу, тем более, что синдик Ноэль Беда успел за это время поссориться с Эразмом Роттердамским, который принёс жалобу королю. Из Коньяка Франциск направил обращение в парламент, требуя запретить продажу книг Беды, и обязал членов парламента осуществлять строгий надзор за Сорбонной и препятствовать распространению клеветы против Эразма. Синдик же по приказу короля был арестован и содержался под стражей в течение дня, после чего был освобождён под обещание являться всякий раз, когда будет сочтено целесообразным потребовать его присутствия. Несколько месяцев спустя Франциск придумал остроумную расправу над Бедой. Он приказал Сорбонне внимательно изучить опубликованные синдиком трактаты против Эразма и Лефевра.
— Мне сообщили, — объяснил король в своём письме, — что эта книга полна серьёзных ошибок; в одном я уверен, а именно, что она полна грубой клеветы — вещи более предосудительной, чем многие ошибочные доктрины.
Король был слишком сильно недоволен Сорбонной, чтобы заступничество Маргариты за Беркена потерпело неудачу. Франциск охотно воспользовался возможностью продемонстрировать превосходство королевской власти над обвинениями теологов. Был передан приказ об освобождении Беркена, который был встречен безоговорочным повиновением. Узнав об этом, герцогиня Алансонская тут же с благодарностью написала брату:
— Монсеньор, мое горячее желание повиноваться Вашей воле было достаточно сильным и без того, чтобы Вы удвоили мой пыл милосердием, которое Вам было угодно оказать бедному Беркену согласно данному Вами обещанию; а потому, совершенно несомненно, Тот, за чьё святое дело пострадал Беркен, благосклонно отнесётся к милости, которую Вам было угодно оказать Его слуге…
Не забыла она и про Монморанси:
— Благодарю Вас за удовольствие, доставленное мне освобождением бедного Беркена, которого я ценю и люблю, как себя, и потому Вы можете считать, что извлекли из тюрьмы меня лично.
Франциск был рад оказать услугу сестре за её преданность и любовь, так осязательно доказанные ему в последние месяцы 1525 года. Запретив сочинения Беды против Лефевра и Эразма, он разрешил напечатать «Беседы» последнего в количестве 24 тысяч экземпляров. Затем был выпущен на свободу Пьер Туссен, Корнелиус Агриппа получил возможность снова вернуться в Лион, а Мишель д’Аранд был восстановлен в своей должности «раздатчика милостыни» при герцогине Алансонской и возведён в сан епископа. Наконец, Жак Лефевр и Жерар Руссель были «с честью» призваны королём ко двору. Оба они поехали сначала к Маргарите — повидаться со своей покровительницей, и уже с ней вместе возвратились в Блуа. Вскоре Руссель, по рекомендации д’Аранда, получил звание придворного проповедника герцогини Алансонской, а Лефевра снова назначили хранителем королевской библиотеки и воспитателем Карла Ангулемского, младшего (и самого любимого) сына Франциска,
Таким образом, мечты друзей Маргариты, что «уже недалеко то время, когда во Франции наступит царство Евангелия», находили себе некоторое обоснование в действительности. Реформаторы подняли голову и смелее глядели в будущее.
В сердце же принцессы снова проснулась надежда на возможность обратить короля, а с ним и всю страну, в веру менее фанатичную, но более разумную и гуманную. В этой надежде её сильно поддерживал немецкий граф Сигизмунд Гогенлоэ, пять лет тому назад принявший лютеранство и мечтавший ввести его во Франции. 9 марта 1526 года Маргарита написала ему следующее:
— Я получила одно из Ваших писем в Испании, а другое… уже здесь, и оба они доставили мне немалое утешение, укрепив меня на пути истины, на котором я, однако, не так далеко ушла, как Вы полагаете. Относительно Вашего желания приехать во Францию, гонец сообщит Вам радостные вести, полученные мною сегодня. И так как Вы хотите повидать бедного пленника… то я Вам советую приехать в конце марта или в середине апреля, ибо тогда, я надеюсь, Вы найдёте нас уже всех вместе.
Однако в июле тон её письма изменился:
— Не могу Вам выразить моё огорчение… Королю было бы неприятно видеть Вас теперь. Причиной тому — опасения некоторых лиц, как бы это свидание не помешало освобождению королевских детей.