Жемчужина среди принцесс

Кого она подразумевала под словами «некоторые лица»? Кто мог помешать исполнению её плана и внушить королю нежелание видеться с лютеранским графом? По всей вероятности, это был Монморанси. Враг лести и образец неподкупности, маршал по характеру был эгоистичным и холодным, поэтому неподдельную теплоту и восхищение он проявлял лишь по отношению к своей покровительнице, герцогине Алансонской. Однако преданность римской церкви, в конце концов, оказалась сильнее его благодарности и почтения к Маргарите. Постоянно находясь возле Франциска, причём в самых простых и близких с ним отношениях, Анн имел на него большое влияние, особенно усилившееся с тех пор, как смерть унесла другого любимца короля, адмирала Бонниве. Однако Монморанси не занял открыто враждебной позиции по отношению к Маргарите, и даже в мелочах старался услужить ей, понимая, что такое положение вещей для него выгоднее и безопаснее. В особенности в первое время после освобождения короля, когда ещё и у Франциска, и у всей Европы живы были воспоминания о недавнем бескорыстном служении принцессы интересам брата. Приобрести в ней явного врага не входило в расчеты хитрого царедворца, хотя он и не гнушался всячески подтачивать доверие к ней короля.

Вскоре после того, как Маргарита воссоединилась со своей матерью, двор переехал в Сен-Жермен-ан-Лэ, чтобы сменить обстановку для Мадам, у которой случился очередной легкий приступ подагры. Герцогиня Ангулемская проводила большую часть времени, отдыхая на своём диване и занимаясь рукоделием. Как только она поправилась, Маргарита переехала со своей матерью в Париж, в отель Тюильри.

В начале правления своего сына Луиза Савойская сочла обстановку дворца Турнель нездоровой из-за его близости к устью одной из крупнейших канализационных систем Парижа. Поэтому в 1519 году Франциск обменял своё поместье Шантелу неподалёку от Монлери на особняк, которым владел Николас де Невиль, сеньор де Виллеруа, расположенный возле Тюильри, и подарил его своей матери. Герцогиня Алансонская приказала расширить и украсить отель и с тех пор жила там всякий раз, когда бывала в Париже. Это, однако, случалось редко, поскольку её здоровье страдало от душного воздуха столицы.

Маргарита, тем временем, не подозревая о двуличии Монморанси, продолжала бдительно отстаивать интересы своего «друга». Как известно, в тридцать лет тот получил по её просьбе звание маршала Франции, а в тридцать четыре стал великим магистром королевского двора и губернатором Лангедока. Казалось, теперь ничто не могло удовлетворить его самые заветные амбиции, кроме супруги, чьё происхождение сделало бы честь первому христианскому барону Франции. Весной 1526 года герцогиня Алансонская собственноручно взялась вести переговоры о браке Анна. Нет сомнений, что если бы он доказал своё королевское происхождение, ему была бы дарована рука принцессы Рене Французской. Мадемуазель де Гиз тоже ещё оставалась незамужней, но по какой-то причине проект этого союза не был реализован. Взамен Маргарита предложила маршалу руку Мадлен Савойской, младшей дочери покойного Бастарда Савойского, графа де Виллар и де Тенде, которая жила при французском дворе и пользовалась большой привязанностью Мадам.

Монморанси с радостью согласился, и его бракосочетание с шестнадцатилетней девушкой было немедленно отпраздновано в Блуа в присутствии герцогини Алансонской. Луиза Савойская дала своей племяннице в приданое баронства Фер, Ганделус, Сен-Хилльер и Монберон. Хотя Мадлен Савойская не обладала большим личным обаянием, по свидетельствам современников, у неё были правильные и выразительные черты лица и величественная осанка. Характер же отличался серьёзностью и сдержанностью. Достойная супруга Монморанси старалась держаться подальше от вольностей двора и пользовалась безупречной репутацией. Набожная католичка, Мадлен регулярно и усердно исполняла свои религиозные обязанности. Благодаря своему здравому смыслу она так разумно расходовала средства на содержание великолепных дворцов Монморанси в Париже и в Шантийи, что вызвала восторг короля. Хронисты того времени упоминают имя Мадлен с глубоким почтением. Так, Брантом говорит:

— У этого великого дворянина (Монморанси) была супруга, одна из самых мудрых и добродетельных дам того времени, которых только можно было найти. Какие бы ни происходили перемены, или какие бы новые моды ни появлялись при дворе, она никогда не меняла свой наряд по старой французской моде — ниспадающая мантия с длинными рукавами, которые восхитительно подчеркивали величественность её поведения… Для месье коннетабля было большой удачей жениться на даме, находящейся в столь близком родстве с мадам регентшей и с королём.

Монморанси не отказывал в почестях своей супруге, и поскольку Мадлен считала ниже своего достоинства ревновать к тем знакам внимания, которые маршал оказывал другим дамам, в их доме царило согласие.