Тимур дернулся, чтобы усесться поудобнее, и вдруг вскрикнул. Военачальники заметили, как он внезапно побледнел: в его плече застряла стрела, и кровь, хлынувшая из раны, закапала на землю густым красным вином.
Махмуд, не растерявшись, схватил лошадь повелителя под уздцы и рванул прочь. Следом ринулись и другие, закрывая собой раненого Великого эмира.
Тамерлан слабел. Он еле держался в седле, лицо казалось восковым, глаза закатывались.
Оказавшись в лагере, военачальники помогли ему слезть с коня и понесли в шатер.
– Я чувствую, как огненная вода разливается по моим жилам, – прохрипел Тимур. – Это отравленная стрела.
Приближенные побледнели. Али-бек бросился за лекарем, который давно сопровождал их в походах.
Испуганный неожиданным известием, врач примчался в шатер, неся многочисленные баночки с противоядиями. Склонившись над вконец ослабевшим Железным хромцом, он вертел в руках стрелу, осторожно извлеченную из тела, и пытался определить по запаху, каким ядом пропитали ее коварные раджпуты. Потом, заморгав, накапал в кубок какую-то розовую жидкость и поднес к пересохшим губам Великого эмира.
Тамерлан глотал с трудом, его тело совсем отяжелело, и он уже не чувствовал своих рук и ног.
– Это должно помочь, о повелитель, – прошептал врач, и Тимур с усилием шевельнул рукой:
– Здесь моя сабля. Дайте мне ее.
Али-бек осторожно поднес ему оружие, и Тамерлан прикоснулся губами к рукоятке.
– Это должно помочь, – сказал он и потерял сознание.
Махмуд-бек бросился за внуками Великого эмира. Оба сразу же прибежали в шатер, и Пир-Мухаммед, наклонившись над дедом, дотронулся до сабли.
– Если дед умрет, эта сабля будет принадлежать мне, – сказал он. – Дед обещал.
Улугбек расхохотался:
– Неужели? Мы оба имеем равные права на эту саблю. Я предлагаю тебе сразиться на мечах. Ее получит тот, кто выиграет поединок.
Пир-Мухаммед вскочил, хрустнув пальцами:
– Что ж, давай. Если я одержу победу, ты не станешь у меня на пути и никогда не попросишь саблю.
– Если ты победишь, – усмехнулся Улугбек и прерывисто задышал.
– Никто из вас ее не получит, – раздался громкий голос.
Братья обернулись к деду, который до этого не подавал признаков жизни, и в ужасе отпрянули: Тимур сидел на ковре, крепко сжимая рукоятку, и на его лице играл румянец.