Жемчужины детства

Думаю, именно в ту ночь, 18 июля, закончилось мое детство. А меньше чем через неделю последовал последний удар, и наши худшие опасения подтвердились. Пришла телеграмма от тети Берты, в ней говорилось, что наши мама с папой умерли. Она вернулась в Прагу одна.

Я все время спрашивала себя: почему судьба обошлась с нами так жестоко? Сначала притворилась, что вернет нам обоих родителей, заставила поверить, что у нас есть будущее, что мы будем вместе, а потом разрушила наше счастье так безжалостно, нанося удар за ударом, пока наши надежды не рассыпались в прах и не рухнули, оставив вокруг лишь пустоту.

Мы с Евой пытались утешать друг друга. Все искренне старались меня приободрить и помочь, и это было очень трогательно. Я же черпала силы из слов методистского проповедника: «Они все еще живы, все еще здесь, все еще с тобой, все еще с Господом». Но внутренне я онемела и ничего не чувствовала, не могла ни плакать, ни смеяться. С глубокой печалью в сердце я смотрела в пустое будущее, где чернели обломки моей мечты.

А потом тетя Берта прислала еще одну телеграмму и посоветовала нам с Евой пока остаться в Англии.

Я проигнорировала ее просьбу. Разве я могла остаться? Я никогда даже не рассматривала такую возможность. В этот переломный момент своей жизни я не представляла для себя другого будущего, кроме как в Чехословакии. Во мне пламенел патриотизм, взращенный школой. Моя страна во мне нуждалась – я не сомневалась, что она примет меня с распростертыми объятиями. Какой бы трудной ни оказалась жизнь без родителей, у меня имелись обязательства перед их памятью и перед своей страной. Я считала своим долгом вернуться на родину.

До выпускных экзаменов Евы в медицинском колледже оставалось еще несколько месяцев, и, хотя она не пыталась меня разубедить, она все же предложила отложить мой отъезд до этого срока, понимая, что если мы вернемся вместе, нам будет проще. Но мне не терпелось. Я хотела вернуться в Прагу к началу нового учебного года. Мне нужно было выяснить, выжили ли другие члены нашей семьи, а еще я хотела узнать как можно больше о судьбе родителей. Я утешалась мыслью, что меня ждет тетя Берта, мамина родная сестра. По крайней мере, я не буду совсем одна.

Она рассказала, что папу застрелили во время «марша смерти», но никто не знал, где и когда. Я не осмеливалась цепляться за проблеск надежды, но ничего не могла с собой поделать. Что, если он все-таки не умер? Что, если лежит сейчас в каком-нибудь госпитале и не может связаться с нами, потому что слишком слаб? Я должна вернуться домой!

В начале августа мне велели немедленно явиться в школу: мой класс репатриировали через две или три недели. Несколько небольших групп детей и учителей уже уехали, другие должны были последовать за ними чуть позже. Меня охватила предотъездная лихорадка: я покупала вещи, которые в Праге с ее дефицитом было не купить, собирала чемоданы и прощалась с друзьями. Мне было некогда себя жалеть или расстраиваться из-за расставания с Вальтером. Я ничего не говорила ему про родителей, пока он не пришел прощаться. Трагические новости странно на него подействовали: хотя он явно расстроился, он вдруг стал молчаливым, даже холодным и, как мне показалось, засомневался в своем будущем.

Я не понимала, чем вызвана эта перемена, но тогда я и не догадывалась о его немецких корнях. Для меня это ровным счетом ничего бы не изменило, ведь его родители были социал-демократами, и их тоже преследовали нацисты. Я узнала правду лишь после возвращения в Прагу: мне рассказал друг Вальтера, который получил от него всего одно письмо без обратного адреса. Он сказал, что смерть моих родителей заставила Вальтера стыдиться того, что он немец, и он больше не мог смотреть мне в глаза. Он решил не возвращаться в Чехословакию, как планировал, а уехал в Германию и работал в лагерях для переселенцев. Я больше никогда его не видела и писем от него не получала.

Прощаться с Рэйнфордами оказалось очень тяжело. Они стали мне семьей, и, обнимая их на прощание, я начинала сомневаться, правильно ли поступаю. Я добровольно отказывалась от любящей семьи. Утешало лишь одно: я знала, что дверь их дома всегда останется для меня открытой и, случись мне не найти счастья на родине, они всегда будут мне рады.

Ольга написала мне прощальное письмо. Ее родители тоже умерли – в Освенциме. В отличие от меня, она не возвращалась в Прагу, а ехала в Америку, где жила ее тетя, обещавшая помочь, если что-то случится с ее родителями. Я расстроилась из-за ее потери и из-за того, что мы будем жить так далеко друг от друга, но обрадовалась, что у нее остались родственники и было куда поехать.

Вернувшись в школу, я узнала, что все десять детей из моего класса, в том числе мои друзья Юла, Алиса и Маргит, столкнулись с такой же утратой. У всех умерли родители, мы все разом осиротели. Алисе, Маргит и мне повезло больше всех – у нас были старшие сестры, когда-то уехавшие с нами в Великобританию. А у других не осталось никого.