Жемчужины детства

Вскоре после выходных, проведенных в Челаковице, к нам пришла симпатичная молодая женщина. Когда она увидела меня, ее лицо озарилось и она крепко меня обняла. «Верушка, как же ты выросла!» – воскликнула она. Этот голос, эти смешливые глаза я бы узнала из тысячи. Это была Маренка, мамина помощница из конторы, иногда она ездила с нами в отпуск в горы. В нашей семье обожали эту болтливую хохотушку.

– Жалко, что мы не встретились в Челаковице, – сказала она, – но я тогда уезжала. Марта рассказала, что ты у нее ночевала. У нас с Яндой большая уютная квартира, можешь останавливаться у нас, когда захочешь, у тебя будет своя комната. Я приехала уговорить Берту, чтобы ты немного пожила у нас. Твои родители всегда были ко мне добры, я чувствовала себя одной из вас. Так я смогу отблагодарить их и познакомиться поближе с этим маленьким английским бриллиантом.

Слова Маренки пролились бальзамом на мои уши. Я была подружкой невесты у нее на свадьбе, и она очень мне нравилась. Я упрямо игнорировала тетины возражения. После долгих уговоров та наконец разрешила мне иногда ездить к Маренке на выходные. Стоит ли говорить, что я поехала к ней в следующую же субботу! Тем же вечером, проведя целый день с Мартой, когда я ложилась спать и сладко-горькие воспоминания примешивались к моему счастью, Маренка зашла пожелать мне спокойной ночи. Она укрыла меня одеялом, и я заметила, какое красивое у нее постельное белье.

– Естественно, оно красивое, – кивнула Маренка, – его же выбрала твоя мама.

И она рассказала, как это было. Оказывается, строгая мама Маренки не одобряла Янду, в которого Маренка была влюблена, и изо всех сил пыталась разрушить их любовь. Но моей матери нравилась юная пара, и она взяла на себя роль Купидона. Она подстраивала их встречи, просила Маренку помочь в конторе, даже когда в этом не было необходимости, и, рискуя прослыть жадной, вместо того, чтобы увеличить Маренке жалование, которое той приходилось отдавать матери, тайком начала покупать постельное белье для ее приданого. Благодаря маминому превосходному вкусу и щедрости, к тому дню, когда Янда повел к алтарю свою сияющую от счастья невесту (я шла следом и несла букет), у той было отличное приданое, выбранное и купленное моей мамой.

Зная, что это белье выбрано и куплено мамой, что она касалась его, я чувствовала себя у Маренки особенно уютно. Я повсюду ощущала мамино присутствие: в скатертях, полотенцах, занавесках, даже тряпочках для мытья посуды. Маренка тайком подсовывала мне в чемодан вещи, которые мне особенно нравились, чтобы и мне досталась часть приданого, купленного мамой.

Такие истории одновременно грели мне душу и мучили меня. Мне хотелось вернуться в детство, когда мои родители были еще живы, чтобы все напоминало мне об этом времени, а в родном городе эти воспоминания были на каждом шагу.

Хотя тетю Берту тоже приглашали к Маренке в гости, та сдержала свое обещание и никогда не возвращалась в Челаковице. И я отчасти была этому рада, хоть и чувствовала себя виноватой. Мне надо было от нее отдыхать: она очень меня любила и ни в чем не отказывала, но жить с ней было нелегко. Тетя впала в хроническую депрессию и стала неспособна радоваться и принимать блага, выпавшие на ее долю. Она словно испытывала постоянную необходимость наказывать себя за то, что выжила. Я тревожилась за нее и сочувствовала ей, но мне, семнадцатилетней, было очень сложно жить рядом с безрадостным человеком, который словно коротал дни в ожидании смерти.

Неудивительно, что мне больше пришлась по душе Маренка и ее беззаботная натура. Она была ласковой и не стеснялась проявления чувств. Увидев, что я задумалась, вздыхаю или грущу, она тут же бросалась обниматься, и ее успокаивающий нежный голос развеивал мою печаль. Я с радостью отзывалась на ее теплоту. Даже обстановка ее квартиры располагала к расслаблению. Там было просторно и светло, обычно аппетитно пахло воскресной выпечкой, звучали музыка и смех. У Янды была своя музыкальная группа, и в гости к ним постоянно заходили музыканты. С ними было так весело – но их, в отличие от нас, не затронула война.

Через несколько недель после того, как я начала регулярно ездить в Челаковице, Маренка отвела меня в сторону.

– У меня есть письмо, – сказала она. – Твоя мама написала его тебе и Еве, прежде чем ее забрали в Терезин. Я ждала, пока ты обвыкнешься и наберешься сил, чтобы отдать его тебе. Прошу, мужайся ради мамы и не слишком расстраивайся.

Оставшись одна в комнате, я открыла конверт. Белоснежная бумага выглядела совсем новенькой, а мамин почерк был таким четким, будто письмо было написано вчера.