Жемчужины детства

В тот момент я наконец решилась. Ева в каждом письме умоляла меня приехать к ней. И я решила вернуться в Англию. Я знала, что антисемитизм есть и там – он есть везде, до сих пор, – но мне казалось, что где угодно снести его будет легче, чем в моей родной, по-прежнему любимой стране.

Хотя я все решила, мысль об отъезде меня не радовала. Особенно не хотелось расставаться с тетей Бертой. Я боялась сказать ей о своем решении, но оказалось, что зря: она не только меня поняла, но и стала настаивать, чтобы я уехала.

– Ты же помнишь, что я умоляла тебя остаться в Англии и вовсе не возвращаться домой? – ответила она. – Я никогда не сомневалась, что там тебе будет лучше, чем здесь. А теперь ты сама убедилась, что я была права. Но ничего, тебе просто надо было научиться на своих ошибках, а за меня не переживай. Я прожила жизнь, а твоя еще впереди. К тому же, возможно, однажды я приеду к вам с Евой.

Я также грустила, что придется расстаться с Рихардом, моим нынешним парнем. Тот увлекался горным туризмом и был сильным, молчаливым и угрюмым – как сами горы. Он научил меня основам скалолазания и всегда говорил, что надо слушать рассудок, а не сердце. Его безжалостная логика помогла мне не отступиться от своего решения. Однако прощание с ним и тетей стало для меня настоящим испытанием.

30 января 1949 года

Думаю о последних днях в Праге, о том, как быстро они пролетели – слишком быстро. Настал последний вечер…

Пришли Мила с Карелом, посидели и ушли, а в полночь легла спать тетя Берта. Мы с Рихардом остались сидеть на кухне у печки с полупустой бутылкой вишневой наливки и бутербродами. Часы бежали неумолимо быстро, сокращая последние моменты счастья в его объятиях. Я проклинала абсурдную реальность, которая всего через несколько часов разлучит нас, возможно, навсегда. Но стрелки часов, за которыми я с тревогой следила, двигались вперед в безжалостной тишине.

Потом настало утро, я поехала на вокзал, где уже ждали друзья, которые пришли попрощаться. Раздался свисток, и остался только Рихард, сильный и несгибаемый, как всегда. В его глазах читалось все, что он не сказал. Наши взгляды говорили друг другу то, что невозможно было высказать словами. В моем было отчаяние, надежда, любовь и преданность, а его взгляд умолял меня быть сильной и слушать голос разума. Но было в его глазах еще что-то такое, что до сих пор таилось под покровом и оставалось невысказанным. Я увидела в них любовь, и мое сердце потеплело, но преисполнилось горя.

Поезд тронулся, а Рихард так и стоял на платформе в стороне от толпы и махал шляпой. Мне же захотелось засмеяться и крикнуть, что этого не может быть, что все это не происходит на самом деле.

Но это на самом деле происходило…

Тем пасмурным январским утром тетя Берта проводила меня до самой границы. Она сидела рядом и держала меня за руку, и ее рукопожатие придавало мне сил, как всегда, когда я в ней нуждалась. Жаль, что мы с ней были не одни в вагоне, тогда бы я забыла о стеснении, уткнулась бы ей в колени и заплакала.

На границе пришлось расстаться и с ней. До сих пор вижу, как она стоит у ограждения – одинокая хрупкая фигурка, одна в промозглой мгле. Она машет, но ее рука почти не видна за густым снегопадом, который уже скрыл из виду ее темное зимнее пальто, шляпу и слезы.

Меня охватила всепоглощающая грусть оттого, что я покидаю ее, свой дом и свою страну уже во второй раз…

Глава девятая Британка по собственному желанию