Жемчужины детства

Попытки наладить новую жизнь и найти себя поглотили меня целиком, и я почти не виделась со старыми друзьями из чешской школы в Уэльсе, особенно первые два года. Потом Гонза устроил мини-встречу в Праге, и я поняла, что мы все в одинаковом положении и всем очень трудно. Большинство моих бывших одноклассников до сих пор чувствовали себя потерянными. Мы с ностальгией вспоминали школьные дни, когда были полны надежд. Как же мы были юны и наивны, думали мы, вспоминая прошлое. Тогда мы еще не понимали, что холмы Уэльса крепко нас сплотили.

Радость от встречи со старыми друзьями отчасти компенсировала холодность и даже враждебность, с которыми я сталкивалась в новой школе в Праге. Зимой 1947 года я снова открыла дневник и излила на его страницы свое возмущение.

Сегодня я окончательно разочаровалась в человечестве. До возвращения в Чехословакию я была настоящей идеалисткой, но, увы, за недолгое время на родине полностью излечилась. Именно школа, «юности верная спутница», окончательно развеяла мое убеждение, что мир не так уж плох и населен по большей части добрыми людьми.

Мне часто говорили, что школьные годы – самое счастливое время и школа учит жизни, внушает правильные моральные ориентиры и цели. Все это чистая правда, если речь идет о моей британской школе! В ней я действительно провела лучшие годы своей жизни. Там все друг другу помогали и относились с неизменным уважением. Я вспоминаю эту школу с улыбкой и тоской, ведь те дни утеряны безвозвратно…

Что до моей школы в Праге, та отняла у меня веру в справедливость. Почему именно ко мне придираются учителя, почему именно меня часто выбирают на роль козла отпущения? Почему мне ставят плохие оценки, хотя я знаю, что не делала ошибок? Однажды я набралась храбрости и спросила – почему? Но в ответ получила резкое «потому что мне так захотелось!» Эта короткая бессмысленная фраза начисто лишила меня желания спорить. Сегодня ко мне снова несправедливо отнесся учитель, которого я прежде уважала и в которого верила, от этого больно вдвойне. Очередное разочарование и еще один пример того, как трудно тут добиться правды и справедливости…

Летом 1947 года я с огромным облегчением закончила школу и поступила в Карлов университет в Праге. К тому времени политическая обстановка в стране начала меняться, и я обнаружила, что мои прозападные настроения – еще худшее клеймо, чем принадлежность к еврейскому народу. Но я не ввязывалась в политику. Мне просто хотелось, чтобы меня оставили в покое и я могла спокойно строить свою жизнь.

Я обманывала себя, что устроилась на новом месте, что могу быть счастливой, но однажды в Челаковице мой новый парень повернулся ко мне и почти в шутку произнес:

– Слышала, как меня теперь называют? – Я покачала головой, и он ответил: – Любитель евреев.

После такого я разочаровалась даже в своем родном городе.

Через некоторое время мы поехали кататься на лодке с Юлой, которого я видела всего раз с нашего возвращения из Уэльса. Капитан колесного парохода оказался веселым и разговорчивым малым. Он почему-то выбрал нас из всей толпы, достал бутылку вина и предложил с ним выпить. Вскоре он погрузился в воспоминания о войне и оккупации.

– Чертовы немцы, – недовольно буркнул он. – Только одна от них была польза – что очистили страну от евреев. Жаль, что они не закончили работу и не убили всех этих тварей. Хороший еврей – мертвый еврей, знаете поговорку? – презрительно рассмеялся он.

А нам было не до смеха. Я стояла, окаменев, и смотрела на Юлу. В его глазах отразилась моя боль. Он сжал мою руку и молча велел мне ничего не отвечать. Я проглотила гневные слова, уже вертевшиеся на языке, и повернулась спиной к капитану, который все еще смеялся над своей «шуткой».