Жемчужины детства

Комендант нас больше не тревожил; через несколько дней он ушел из города, а с ним и большая часть войск. События того незабываемого дня со временем стали казаться дурным сном.

* * *

С присущей детям гибкостью я вернулась к нормальной жизни. Я снова ходила в школу и готовилась к экзаменам, которые должны были состояться в конце года. Шел последний год обучения в начальной школе. В сентябре следующего учебного года я надеялась поступить в среднюю школу в Брандисе, окружном центре, где училась моя сестра. Вступительные экзамены в эту школу собирались сдавать многие мои одноклассники, и я надеялась, что меня тоже возьмут. Я считалась способной девочкой и получала только хорошие оценки. С нетерпением я ждала наступления нового жизненного этапа; каждый день мне предстояло ездить в Брандис на электричке с другими учениками, я надеялась завести новых друзей, мечтала о новой школе и о том, как стану намного взрослее и все будут меня уважать. Вместе с тем я знала, что мне будет очень грустно прощаться со своей маленькой школой, где я провела пять счастливых лет, с ребятами, которые пойдут в местную среднюю школу, с практической точки зрения более удобную, но менее сильную. А труднее всего будет расстаться с моей верной Мартой…

Теперь, вспоминая прошлое, я понимаю, что после вторжения мы все жили как на автомате, будто ждали, что случится дальше, когда закончится обманчивое затишье и разразится буря. Отец вернулся на работу, мама – в контору; возобновились воскресные визиты к бабушке и дедушке. Мне снова разрешили играть на улице и вернуться ко всем моим старым занятиям. Лишь вечное беспокойство на мамином лице постоянно напоминало, что все не так, как должно быть.

Над нами нависла угроза войны, а вся Европа полнилась слухами. Но отец был настроен оптимистично. Ему казалось, что война начнется, но союзники победят и все закончится очень быстро. А может, войны и вовсе получится избежать. Что до преследования евреев, нас нацисты пока не трогали.

– С какой стати им нас трогать? – спрашивал он. – Мы же христиане! Надеюсь, все это буря в стакане воды.

Мама предлагала уехать за границу, в безопасное место, но отец не желал бросать свой процветающий бизнес и привычный образ жизни. А о случившемся с комендантом предпочел забыть.

– Нам просто не повезло, что к нам в дом заявился этот ублюдок, – сказал он.

Мама больше не предлагала уехать. Да и ей, должно быть, не хотелось оставлять слепую мать и отца, который тоже почти превратился в инвалида.

– Как Берта справится без моей помощи? – однажды сказала она и с тех пор перестала думать об отъезде.

Зато она думала о другом.

Через несколько недель она внезапно нас огорошила. Мы вчетвером сидели за столом и ужинали, но мама не притронулась к тарелке. Внезапно она отодвинула тарелку в сторону, взглянула на отца и произнесла:

– Я сегодня узнала, что Еву и Веру можно отправить в Англию.

Повисла гробовая тишина. Шокированный отец в удивлении уставился на мать. В его глазах читалось недоумение, он молча просил ее продолжать.

– Пару недель назад в Праге я разговаривала со своим братом Густавом, – призналась она. – В Англии есть организация, которая помогает детям чехословацких евреев уехать из Чехословакии и временно определяет их в английские семьи. Он дал мне адрес конторы в Праге. Густав зарегистрировал Томми и Гонзу, а я пошла и записала Еву и Веру… и их выбрали. Поезд отправляется в конце июля.

Отец по-прежнему молчал, но как-то разом постарел и осунулся. Он закрыл лицо руками, пока мы молча ждали. Затем поднял голову, улыбнулся сквозь слезы, вздохнул и произнес:

– Хорошо, пусть едут.

Это решение спасло нам жизни, но тогда я чувствовала лишь волнение при мысли о предстоящем путешествии, смешанное с довольно сильной тревогой.

Дату отъезда потом перенесли на конец июня, и дом охватили лихорадочные сборы. Я собрала свои самые ценные вещи: блокнот с автографами, куда родные и друзья записали свои послания, любимую куклу, лучшие книги, маленький чехословацкий флаг, марионетку, которую подарила мне учительница, и альбом с фотографиями.

Мама решила, что мы должны поехать в Англию нарядными: она повела нас по магазинам в Праге и загрузила работой местных портних. Нам разрешили взять по одному чемодану, и эти чемоданы доверху забили красивой новой одеждой, хотя мы росли и та вскоре должна была стать нам мала. Отец повторял: «Вернетесь, не пройдет и года, вот увидите!» Мама тоже пыталась в это верить. Только эта надежда придавала им сил не отступиться от решения отослать нас прочь.

Мы все цеплялись за эту надежду. Если бы кто-то из нас признавался даже про себя, что разлука может быть долгой и есть вероятность, что мы никогда не увидимся, мы вряд ли смогли бы расстаться.

Я донимала маму вопросами:

– А к кому мы поедем? А как нас с Евой выбрали?

Мама отвечала расплывчато.