Жемчужины детства

– Я отнесла ваши фотографии в маленькую контору Британского комитета по делам беженцев в Праге. Видела бы ты очереди! Я стояла несколько часов. Ты даже не представляешь, сколько родителей хотят отправить своих детей в Англию. Мне дали заполнить бланки, и я подробно написала все про вас и ваши увлечения. Затем бланки отправили в Лондон. Людям, которые вас выбрали, видимо, понравилось описание. Я ничего о них не знаю, но наверняка они хорошие и заботливые, раз захотели помочь. Я знаю, что Ева будет жить у одной дамы в Дорсете, а ты, Вера, поедешь в семью из Ливерпуля. Остальное вы скоро узнаете сами.

Были те, кто считал маму бессердечной и жестокой из-за того, что она отправляла нас в чужую страну к чужим людям, говорившим на языке, которого мы совсем не понимали. Особенно неумолима в своей критике была мать Йирки: она не понимала маминых внутренних терзаний и обвиняла ее в том, что та ведет себя, как злая мачеха. Но если бы эта женщина могла заглянуть в будущее, она бы упала на колени и стала бы молить маму простить ее за резкие слова, благословляя ее щедрое, полное сострадания сердце. Меньше чем через год мать Йирки умерла от смертельной болезни, а ее мужа арестовали и застрелили гестаповцы. После этого мама взяла Йирку и его младшего брата к себе, любила их и заботилась о них, как о собственных детях.

* * *

Я попрощалась со школой, директором, учительницей и большинством своих одноклассников. Я уезжала из дома с сильным волнением и ощущением собственной важности. Насколько я знала, никто из нашего городка никогда не был в Англии, что делало меня своего рода знаменитостью. К тому же я не сомневалась, что скоро вернусь.

В последний вечер несколько близких друзей пришли пожелать мне безопасной дороги и скорого возвращения. Мама решила, что за это стоит выпить, и принесла бутылку малаги[2]. Сколько я себя помню, в мамином кабинете всегда стояла бутылка малаги. По праздникам или во время болезни мне разрешали выпить капельку: считалось, что вино обладает целебными свойствами. Оно было сладким, густым, с ореховыми привкусом и настолько вкусным, что я часто притворялась больной, лишь чтобы его попробовать.

Все ушли, и осталась одна лишь Марта.

– Приходи играть с кошкой, – произнесла я скорее приказным, чем вежливым тоном. – Без меня ей будет грустно. И пожалуйста, не позволь утопить котят! – Моя кошка снова была беременна, и Марта пообещала, что устроит всех котят в хорошие руки. – Маме будет очень одиноко, – добавила я, и Марта пообещала заходить каждый день. И заходила, храня верность своему слову даже тогда, когда евреям и христианам запретили общаться. Она продолжала приходить, даже когда мама стала просить ее не делать этого, опасаясь за ее безопасность. Но Марта дала слово, поэтому упрямо и храбро продолжала навещать ее каждый день.

Мы пошли в конюшню. Ване тоже вскоре предстояло покинуть наш дом: немцы забрали его для нужд армии. Я обняла его за шею и зарылась лицом в его гриву, поцеловала его в нос и отдала ему последние несколько кусков сахара. Его тоже ждало неизвестное будущее. Возможно, мы не увидимся больше никогда.

Вечером папа подарил мне красивую книгу в кожаной обложке. К моему удивлению, страницы оказались чистыми.

– Зачем она? – спросила я.

– Веди дневник, – ответил отец. – Ты наверняка будешь писать нам письма, но было бы хорошо, если бы ты записывала, что делаешь, о чем думаешь и что чувствуешь. Я специально выбрал дневник без дат, ведь будут дни и даже недели, когда писать будет не о чем, а будут такие, когда захочется исписать сразу много страниц. Ты сама поймешь. Просто подумай, как будет здорово, когда ты вернешься домой, мы вместе сядем, и твой дневник расскажет нам, что ты пережила.

Перед сном мама пришла меня уложить. Волнение, что я испытывала весь день, улеглось. Оглядев такую знакомую комнату и увидев любимые вещи, которые я оставляла здесь, я поняла, что завтра в это время буду уже в пути. Я заскучала по дому, хотя пока даже не уезжала.

Мама будто прочла мои мысли, обняла меня и сказала:

– Иногда тебе будет одиноко, и ты станешь тосковать по дому. Это нормально. Но помни, ты наш драгоценный отважный маленький бриллиант, а твои слезы – жемчужины. – Она взяла меня на руки, отнесла к окну, и мы вместе посмотрели на усыпанное звездами ночное небо. Потом проговорила: – Если придет день, когда мы не сможем написать друг другу, и даже пока мы будем писать, помни: солнце и звезды, что светят над твоей головой, светят и для нас, где бы мы ни были. Солнце и звезды могут стать посланниками нашей любви и мыслей. Пока они светят, мы будем близки.

Пришел день отъезда, мы вчетвером втиснулись в одну машину, уложили чемоданы и поехали в Прагу. Сначала мы заехали в квартиру к дедушке и бабушке. Какими старыми они казались в тот день, какими хрупкими! У бабушки под глазами были черные круги, будто она не спала несколько дней подряд. Она гладила наши лица своими нежными руками, будто стремясь навсегда запомнить каждую черту. В ее невидящих глазах стояли слезы. Дед усадил меня на колени и крепко обнял.