Жемчужница (СИ)

Мужчина откинулся головой на подушку и зажмурился, шумно дыша и благодаря духов за то, что брат не забыл запереть дверь. Теперь, если их и услышат – не увидят точно. И можно будет… можно… что?..

Неа погладил его, забравшись под одежду, и несильно сжал ствол члена, тонко улыбаясь и хитро сияя глазами. Пробежался большим пальцем по липкой от смазки головке (Мана стыдливо зажмурился и покраснел, чувствуя, как по телу снова идет волна жара), слегка сжал и опустился к основанию, мечтательно прикрывая глаза.

И – вытащив руку из штанов Маны, не сдержавшего недовольного стона, стащил с него эти самые штаны, а после – сразу же окончательно лишил его и задранной до этого едва ли не до горла рубахи.

– Н-неа, а м-может не… – Уолкер выдохнул и захлебнулся словами, когда бесстыжий близнец только замотал головой в ответ на его робкое возражение и, широко ухмыльнувшись, погладил его по поджавшемуся животу.

– На-адо, братик, на-адо, – довольно протянул Неа и, наклонившись к его лицу, вдруг мягко потёрся носом о щёку, ласково выдыхая, словно успокаивая: - Я ничего плохого и страшного тебе не сделаю, не бойся.

И Мана, поджав губы, судорожно вздохнул с присвистом, потому что близнец был так близко, прямо перед ним, он ласкал его, целовал, гладил и вытворял странные, не поддающиеся здравому описанию вещи, но, о духи, как же ему было хорошо! Он горел, он пылал, он казался сам себе огромной открытой раной – такой же чувствительной и трепетной, такой же беспомощной и нежной.

Неа неожиданно сильно (и так возбуждающе, дракон бы его сожрал!) сжал основание члена, заставляя захлебнуться чем-то напоминающим стон либо вскрик, и пальцами свободной рукой принялся пересчитывать ребра, жарко шепча на ухо:

– Но милый младший братишка очень сильно проштрафился, так что у меня есть все права, чтобы мучить тебя, слышишь?

Мана замычал, толкаясь ему в кулак, и потянулся поцеловать. Ему было жаркожаркожарко, и он… ужасно хотел… хотел… приласкать Неа. Он ничего не умел, но он так хотел доставить ему удовольствие, что сейчас… сейчас…

Близнец прикусил его нижнюю губу и втянул ее в рот, тут же выпуская, а потом – скользнул языком в рот, щекоча кончиком нёбо и шумно вдыхая носом воздух. Мана застонал, широко раскрывая губы, и зарылся ему пальцами в волосы. Неа вытворял такие вещи, о которых он даже думать бы постеснялся!

– О духи, я… я… – старший Уолкер лизнул его сосок и спустился мелкими поцелуями к пупку. Прикусил там кожу, оставляя свою метку – и вдруг спустился к члену Маны, обдавая горячим дыханьем его головку и легко слизывая с нее капельку смазки. Мужчину подбросило на кровати, и он крупно задрожал, со стоном попытавшись отстраниться – и не успевая.

Неа, облизнувшись, погрузил его член в свой рот и, легко поглаживая по бедрам, начал сосать. Медленно, осторожно и с совершенно пошлым причмокиванием он уткнул в щеку его головку, и Мана громко застонал, только ощутив, какая там бархатистая кожа, и как она соприкасается с его кожей, пока брат гладит кончиками пальцев его мошонку.

На какой-то момент Неа отстранился и, погладив его, улыбнулся:

– Ну вот видишь, все же хорошо, правда? И ты… – он зажмурился, прикусывая пухлую губу, – так стонешь. Я так мечтал это услышать…

Мана мелко замотал головой, пряча лицо ладонью, закрываясь от этого горящего взгляда брата, от этого восхищения в его глазах, от понимания, что Неа вообще с ним сейчас делает, потому что, о духи, ну как можно было вообще мечтать о чём-то таком странном? О чём-то, что было связано с Маной?

Почему близнец вообще говорит ему такое? Зачем вытворяет всё это?

У Маны всё горело и трепетало, потому что Неа был таким потрясающим, ласковым, властным и родным, он был тем, без кого мужчина мира не видел, не смыслил, не понимал. Он был идеалом, мечтой, великолепным миражом, которого невозможно было достичь – Мана же болезненный и немощный, куда ему вслед за братом?

…но почему сам Неа так трепетно относился к нему? Почему… мечтал о чём-то таком?

Брат вдруг тягуче медленно поцеловал внутреннюю сторону бедра, мягко провёл губами по животу, пощекотал дыханием взбухший и стыдливо торчащий сосок и внезапно зарылся лицом ему в грудь, порывисто обнимая и заставляя удивлённо вскрикнуть.

– И теперь ты весь - мой, – выдохнул Неа блаженно, вынуждая мужчину зажмуриться, потому что всё это было похоже на сон, на прекрасный сон, где прекрасный молодец снизошёл до омерзительного больного, где великолепный брат отчего-то ласкал немощного слабого Ману, и огладил его бока, пересчитывая пальцами ребра. – Наконец-то, весь мой.

Мана пошел пятнами румянца и стыдливо зажмурился, облизывая губы. Неа потянулся, чтобы поцеловать его (у него были такие пухлые влажные губы, что Мана просто готов был взорваться семенем прямо сейчас, если бы брат не сжал его у основания, не давая закончить все так просто), и снова скользнул вниз, с упоением вылизывая венки на его стволе и мурлыча себе под нос разные пошлости.