Жемчужница (СИ)

И ведь если он не умер — эта ведьма просто женила его на себе! И даже не сказала ему про это! Совсем как с ногами!

Лави отогнал приступ иррациональной жалости, который ощущал всегда, стоило только ему вспомнить о шрамах на хвосте девушки, и почти до крови прикусил губу. Только еще проникнуться сочувствием к этой дуре ему не хватало!

Ей не было жаль никого — она спаслась чужой кровью, хотя могла использовать свою.

Мерзкая уродливая русалка.

Она должна была сдохнуть там, вместе со всеми — чтобы быть не виноватой, а лишь жертвой.

Лави прикусил губу, чувствуя, как кровь заполняет рот, и криво усмехнулся, желая просто наконец бросить эту ведьму где-нибудь по дороге на съедение волкам. Только жаль, что, скорее всего, и те пожалеют бедную Аланочку, которая взмахнёт ресничками — и все падут ниц перед ней.

Как же это бесило.

Бесило настолько, что Лави удивлялся собственной ненависти. Раньше в нём не было столько яда (ха, шутка про яд у ядовитой крылатки, молодец), столько ненависти — даже в бухте, когда он приплывал в Алане иногда (лишь чтобы убедиться, что да, это она, это она виновата во всем, лишь бы вновь попробовать убить её в бесполезном бою, в котором проигрывал за считанные минуты), в нём не было этого в таком огромном количестве. Парню казалось, что эти чувства — они норовят излиться из него желчью и убивающей отравой.

Почему он стал таким мрачным? Почему даже рядом с Тики, его дорогим другом, он был таким злым?

…неужели гневу, что копился четыре века, уже не было места в его теле?

Лави пришпорил коня и попытался унять только сильнее разыгравшуюся головную боль.

Масла в огонь добавлял еще и тот факт, что его сердобольно пытались подкармливать. Сопровождающие их процессию от Восточной столицы солдаты приходили завтракать позже (если собирали лагерь) или вообще перекусывали в дороге, поэтому не могли видеть происходящего и убедить Лави в том, что тот не становится ненормальным, а вот близнецы, Тики и этот маленький мальчик — Изу — как будто откровенно над ним издевались, хотя из всех свое недовольство открыто выказывал только Неа (отвратительно, кстати, веселый сегодня утром). Каждый завтрак и ужин у парня в тарелке неизменно оказывалось что-то лишнее. Кусок мяса, половник похлебки или каши — не суть важно. Убивал просто сам факт.

Первые пару раз Лави просто откладывал снедь и не ел, надеясь, что невидимый «добряк» поймет его намек и отстанет, однако, когда это ничем не помогло (в кармане с поражающей периодичностью обнаруживались или пригоршня смородины, или румяное яблоко), просто смирился. И — пытался понять, кто шутит над ним такие вот шуточки.

По всему выходило, что-либо это кто-то из близнецов, либо Тики, либо ведьма. И от мысли о последней кандидатуре Лави просто выворачивало наизнанку от слепой злости.

Да что она себе позволяет?! Что эта мерзкая ведьма, из-за которой умерли его отец и все тётки-дядьки, себе позволяет?! Как она вообще смеет вытворять такое? Как вообще ей в голову пришло, что она сможет получить его прощение?!

…если это она, конечно, подкармливает его.

Хотя, скорее всего, это и была именно зубатка, потому что больше просто некому! Близнецы парня откровенно игнорировали, и если Неа каждый раз одаривал его презрительным взглядом, то Мана хотя бы просто молча не обращал на него внимания. Что же касалось Тики, то… тот тоже игнорировал. Да даже мелкий мальчонка сердито надувался каждый раз, когда их взгляды встречались!

Конечно, это было невероятно обидно (Лави всё-таки был общительным и одиночество терпеть не мог), но сейчас можно было и потерпеть — всё ради спасения друзей. Они ещё поймут, что за пиранью пригрели у себя на груди, глупые. Они просто не знают, как эта ведьма сходила с ума и топила корабли с бешеным крикливым хохотом, как она истекала кровью, в приступах безумия кидаясь на камни, как она молчала, вслушиваясь в шелест волн, и смотрела вперёд пустым стеклянным взглядом.

Они просто ничего не знали.

Незналинезналинезнали!

Не знали, какой силой обладала эта ведьма! Не знали, что она была способна топить целые флотилии мановением пальца! Не знали, как плохо было самому Лави!

Но последнее, право слово, было неважно. Об этом никто, кроме Панды, и не знал. Но теперь деда рядом не было, и Лави был вынужден справляться с ситуацией сам.

О духи, что же с ним будет, когда старик умрет?! Об этом парню не хотелось даже и думать. Панда всегда был рядом, с самой смерти матери. Поддерживал, направлял. Как Лави будет жить без него, в одиночестве, снедаемый чувством ненужности своей семье?

Чувством ненужности тем, кто от этой семьи остался, потому что Лави лишился возможности к ним приблизиться.