Жемчужница (СИ)

— То есть вы везёте меня к… к… семье? — обрадованно поинтересовалась она, смотря то на Тики, то на Ману, и вдруг замерла, словно бы что-то поняв. Отодвинулась от Микка, чуть пододвинувшись к Уолкеру (покрывало висело уже на бёдрах, и мужчина всё порывался укутать её и просто, дух забери, заставить отдыхать и спать, потому что кое-кто шипел и морщился от любого движения), и окрылённо выдохнула, не отрывая от него взгляда: — Ты тоже — моя семья?

— Ну конечно, — растерянно и радостно засмеялся Мана, мягко целуя ее в лоб — и тут же отстраняясь и позволяя себе только погладить ее по руке. — Я же как раз и есть сын Адама. А Тики у нас…

— Адмирал, который катает всех на своей прекрасной Марианне забесплатно, — перебил его Микк с натянутой усмешкой.

Ну давай, Мана, расскажи ей, что она сидит нагишом и обнимается со своим правнуком, и я сам прибью тебя, забыв о том, что по уши влюбленный в тебя Неа будет жестоко мне мстить.

Брат смерил его недоуменным взглядом, словно не видел в происходящем ничего страшного (а ничего страшного, что Алана наверняка считает его просто ребенком рядом с собой?), но возражать не стал и не выдал ни словом в дальнейшем.

— Самый лучший моряк — и самый ненормальный человек во дворце, — вместо этого хохотнул он, и Тики едва заметно наклонил голову в знак благодарности, пользуясь тем, что Алана вся занята младшим Уолкером и на него не смотрит.

У него не будет шанса так и так, разумеется, но… Может, девушка не отстранится от него, и получится какая-то… дружба. Без вот этого напоминания о том, что они — семья и прочего, потому что тогда это будет походить на какое-то принуждение.

Впрочем, сейчас не лучше. Алана благодарна ему за свое спасение (хотя ни дракона это не спасение, потому что он опоздал!), потому и доверяет. Вот только надолго ли?

Как быстро она поймёт, что это именно Тики виноват во всём этом? Что это из-за него ей пришлось пережить такое? Ведь это он вытащил её из той бухты, где она определённо была заперта ради своей безопасности.

А теперь океан волнуется уже третьи сутки, словно не в силах решить: штормить ему или же успокоиться.

Алана мягко рассмеялась, всё же вновь укладываясь на подушки и морщась от этого движения, и облегчённо вздохнула, улыбнувшись так радостно и блаженно, будто она маленький ребёнок, перед носом которого поставили гору сладостей.

— Спасибо вам, — шепнула она, и Мана ласково погладил её по волосам. — Спасибо, — зажмурилась девушка, улыбаясь так искренне и счастливо, что говорить что-либо ей просто не хотелось. Не хотелось её разубеждать, что благодарить их (уж Тики точно) было не за что.

— Тогда я пойду, Алана, а ты не тревожь раны, поняла? — строго насупился Уолкер, накрывая русалку покрывалом, и нежно поцеловал её в лоб. — Отдыхай, — и покинул каюту, оставив их наедине.

Тики остался сидеть на краю кровати рядом с ней — потому что девушка так и не отпустила его руки — и теперь… теперь совершенно не знал, что ему делать. Он и раньше не знал, вообще-то, но теперь вина давила на него огромным камнем, и этот камень…

Алана улыбалась, глядя куда-то сквозь него — словно засыпала, но пальцы ее на запястье мужчины так и не ослабели.

— Останься со мной, Тики, — тихо попросила она спустя пару минут. — Я так хочу спать, но я… так боюсь…

Микк сжал ее руку в ответ, отведя глаза — потому что не в силах был выдержать этот взгляд — мягкий, просящий. И — грустный, но как-то… по-светлому.

— Конечно, — мягко улыбнулся он и свободной рукой погладил ее по волосам. По ее прекрасным серебристым волосам.

Если бы эти выродки успели отрезать их так же, как и ее восхитительные плавники, так похожие чем-то на паруса его Марианны, так просто Тики не отпустил бы их.

Впрочем, их в любом случае не стоило отпускать так просто. Нужно было заставить их следовать за собой и потом сделать с ними то, что они сделали с Аланой.

Девушка потянула его к себе — слабо, едва ощутимо — и Тики снова прилег рядом, позволяя уткнуться носом себе в грудь и прижаться крепко-крепко.

Касаясь закутанными и перевязанными бедрами и коленями.

— Ты такой теплый, — прошептала русалка, когда мужчина обхватил ее руками, обнимая, и, кажется, чуть улыбнулась. — И светлый. У тебя замечательная душа, Тики, — вздохнула она. — Прости меня… за мои глупости. На самом деле… — она замерла, зажмурилась, как-то сжалась… — Я ужасно хочу с тобой подружиться.

Мужчина замер, непонимающе воззрившись на её светлую макушку, и тяжело выдохнул, ощущая себя слишком… трепетным, возможно. Каким-то воздушным, но одновременно с этим словно с камнем на шее.

— Ты ни в чём не виновата, — прошептал он.

Как эта чудесная девушка, пережившая столько всего, может быть в чём-то виноватой? Та, чью долю выпало столько невзгод? Та, кто видела зверства, проводимые над её семьёй? Тики не понимал, в чём она винит себя — потому что сам ужасно хотел подружиться с ней. Хотел окружить её заботой, защитой, лаской и надёжностью. Показать, что суша не настолько ужасна, что касания могли быть приятными, что не все люди такие тварями.