Жемчужный узел

Конечно, она не могла написать об этом отцу. Скрепя сердце, Лизавета врала в своих письмах — о том, что с ней всё хорошо, что она по-прежнему живёт на постоялом дворе у Добрыни, а дни её заняты безмятежными прогулками и помощью Любаве. Скрывать совсем уж всё не получалось, так что отец знал о существовании Инги и Ольги и об их общении в Лизаветой — хотя полагал его редким явлением. Лизавета пыталась описать мавок и Лада с лучшей стороны, объяснить — они не более, чем защитники природы, и никакой опасности в них нет, но её доводов отец не слушал. Один раз даже усомнился, не опутал ли водяной Лизавету какими-то чарами, и не нужно ли выехать к ней на помощь. Лизавета поспешила успокоить отца и с тех пор его не переубеждала.

Утаивала она и знакомство с русалками. Отчасти — потому что отцу хватало и имеющихся духов, а отчасти — потому что не хотела думать о Сбыславе. Воспоминания о девочке рано или поздно приводили к мысли о том, как именно она могла умереть, и Лизавете не нравилось, что она при этом могла представить. Инге, судя по всему, тоже: она больше ни разу не позвала Лизавету прогуляться к реке, и ту это полностью устраивало. В конце концов, на озере и без того хватало мест, куда можно было отправиться, не разбередив душу.

Одним из них стал дальний край озера с кувшинками, о которых когда-то рассказывал Лад. Инга показала его Лизавете в один из первых сентябрьских дней, и с тех пор они вместе приплывали сюда уже несколько раз. Заплыть далеко, правда, не удавалось — лодка не могла зайти в самые заросли, — приходилось останавливаться у самой кромки «кувшинковой поляны» и любоваться цветами издалека. Впрочем, Лизавете и этого хватало.

О том, что случилось, она узнала именно здесь.

Был ясный осенний день, один из тех, когда ты невольно радуешься и спавшей жаре, и голым ветвям, расчертившим небо паутиной, и жёлтым листьям, укрывшим разом землю и воду. Лизавета перегнулась через борт лодки, подхватила с поверхности озера пожухший листок и подняла его на свет. Солнце безжалостно подсветило прожилки и заломы, но вместе с тем окутало лист потусторонним, волшебным сиянием.

— Что ты делаешь? — лениво поинтересовалась Инга с другого края лодки.

На коленях у неё лежала книга, страницы которой рассеянно перелистывал ветер. Инга, похоже, не прочитала и строчки — взгляд её был направлен в пустоту, дальше усыпавших берег деревьев и того, что скрывалось за ними. Она выглядела так, словно хотела, чтобы кто-то отвлёк её от раздумий.

— То же, что и всегда, — Лизавета разжала пальцы, и листок медленно опустился обратно на воду. — Жду, когда закончится ещё один день.

Она не оставила надежды выбраться с озера раньше оговоренного срока, но пока не знала, как это сделать. Возвращаться к русалкам Лизавета не стремилась, спрашивать у Лада — боялась, не желая нарушить их хрупкую, только что склеенную дружбу. А больше идти было не к кому.

— Мне показалось, тебе начало нравиться в Нави.

— Не сказать, чтобы нравиться, — Лизавета повернула голову туда же, куда и Инга, но не увидела ничего, кроме опустевших крон. — Я просто… приняла здешние правила, как данность? Я не могу бороться с самой природой.

— Почему ты так думаешь? — Инга скосила на неё глаза.

— Это же Природа. Вы её вообще богиней считаете.

— Так в этом и суть. Боги так же, как и мы, принимают решения. И так же, как и мы, должны порой их менять.

— Ты предлагаешь мне… что? Поговорить с Матерью-Природой?

— Ты же разговариваешь с Богом-Отцом.

Признаться, Лизавета не молилась уже очень давно, уверенная, что её судьба больше не зависит от бессмертного старца. Она и не думала, что имеет право обращаться со своими просьбами другому владыке. Владычице.

— А вы ей молитесь?

— Не совсем, — голос Инги больше не казался далёким, взгляд не был устремлён в никуда. — Мы её чувствуем. Это как… Когда приходит пора проводить кого-то в Навь, мы не слышим зовущий нас голос. Но мы ощущаем, что необходимы в другом месте. Словно наше сердце, как рыбу, насаживают на крючок, и тянут в нужном направлении.

Лизавету передёрнуло от такого сравнения, тонкие пальцы невольно легли на грудь. Не хотела бы она подобное ощутить.

— Звучит больно.

— Скорее неприятно, — Инга дёрнула плечом и вдруг спросила, — Ты когда-нибудь влюблялась?

— Что? — от удивления Лизавета несколько раз быстро моргнула. — А это тут при чём?

— Когда влюбляешься, особенно безответно, порой чувствуешь зияющую пустоту где-то в районе сердца. Она словно засасывает в себя всё, кроме мыслей о том, кто на тебя даже не смотрит. Внутри всё ноет и тянет, и это больно — но одновременно так сладко, что ты не уверена, хочешь ли прекратить…

Инга говорила, а Лизавета понимала, что не может отвести от неё взгляд. Она и не думала, что Инга испытывала нечто подобное — а она точно испытывала, ведь иначе просто не смогла бы описать ощущение с такой дивной, пугающей точностью. Лизавета знала об этом не понаслышке: до танца с Ладом она не догадывалась, что её сердце может так сжиматься в груди.