Жена

Они ушли, и даже дверь за ними не успела закрыться, как я услышала их шушуканье и смех. Тогда я поняла, что мне предстоит; поняла, что женщины будут бросаться на него, как лемминги в пропасть, обуреваемые не жаждой смерти, а жаждой любви. Очаровательные лемминги, хлопающие ресничками и пытающиеся расстегнуть его ширинку своими острыми коготками. Я знала это, потому что сама была такой же, а до меня наверняка были другие. Я просто полагала, совершенно безосновательно, что Джо научился отказывать другим леммингам, бережно отцеплять их коготки со своей рубашки. Я надеялась, что отныне он всегда будет отказывать им, потому что теперь у него была я, а я от всех отличалась.

Взойдя на сцену, Джо прочел первую главу «Грецкого ореха», в которой Майкл Денбольд, учитель литературы в небольшом женском колледже в Коннектикуте, встречался с Сьюзан Лоу, своей самой многообещающей студенткой; у них завязывалась бурная сексуальная связь, и в итоге Майкл бросал свою жену Дейдру, спятившую керамистку, и новорожденного сына. На наклонной кафедре перед ним лежала раскрытая книга; он то и дело пил воду, потому что отвык так много говорить и от волнения у него пересохло во рту, поэтому речь его часто прерывалась сухими покашливаниями, и он лакал воду, как козленок.

Зрители внимали каждому его слову и действительно готовы были его съесть, как сказала та девушка. Все юноши в аудитории мечтали стать на него похожими и вернулись домой в тот день, пообещав себе начать работу над собственным романом. Женщины же жаждали отхватить себе его кусочек – край рукава, кончик пальца, кусочек густой брови, что-нибудь, что можно было бы оставить себе навсегда. Они им восхищались и мечтали, чтобы он сидел за печатной машинкой в их квартирах и курил сигареты в их кроватях, чтобы он ложился на них как ни в чем не бывало, легко, как ложился на меня.

Я сидела в первом ряду и держала портфель с его книгами и конспектами, с гордостью слушала его слова, слегка кривилась, когда он читал строчку, которая мне не нравилась, и с наслаждением ерзала в кресле, услышав ту, что мне нравилась. «Это его портфель!» – хотелось объявить мне всем сидевшим вокруг, особенно женщинам из дамского туалета, и, обращаясь к последним, добавить – «а вы идите в задницу со своими глазенками и осиными талиями». После того, как Джо представили, он вскочил и побежал по ступеням на сцену, счастливый и взбудораженный, как в тот первый день занятий в колледже Смит; теперь, впрочем, было в нем что-то еще, некая чрезмерная искристость, которая показалась бы неуместной, если бы он не был так знаменит.

Позже на приеме смуглая и светленькая встали от него по обе стороны, а я смотрела, как глаза у него шныряют от одной к другой, как он сжимает в руке бокал с напитком, слегка прогибает спину, приосанивается. Хэл Уэллман, мой босс, а теперь и редактор Джо, стоял рядом, наблюдал, как я смотрю на Джо, а через некоторое время мягко произнес:

– Не переживай из-за них.

– Правда? – повернулась я к нему.

– Правда, – ответил Хэл. Он устал; сутулый краснолицый здоровяк, которому еще надо было успеть на поезд на Центральный вокзал. – Его сейчас распирает от гордости за самого себя. Любой на его месте чувствовал бы то же самое.

Мы стояли рядом, смотрели на Джо и двух девушек; светленькая достала экземпляр «Грецкого ореха» и попросила Джо его подписать. Смуглая достала ручку, а потом Джо, видимо, сказал что-то очень смешное; смугленькая разинула рот и чуть ли не завизжала от смеха, а светленькая зажала рот руками.

– И все же зрелище не очень приятное, – сказала я Хэлу.

– Согласен, – ответил он. – Совсем не приятное. А знаешь что, Джоан? Давай-ка раздобудем тебе большой бокал вина.

До конца приема Хэл был со мной рядом. Мы пили вино, наблюдали за Джо и иронично комментировали его поведение. Наконец Хэл взглянул на часы и сказал, что ему пора на поезд.

Джо и Хэл будут работать вместе несколько десятилетий; вместе они сменят три издательства, а потом Хэл умрет от кровоизлияния в мозг прямо в своем кабинете, упав лицом на ворох нечитанных рукописей. Но пока я в нем нуждалась, Хэл был со мной рядом на всех приемах и защищал меня от смутной угрозы, что всегда присутствовала в зале.

В тот вечер в «Уай» после чтений, приема и небольшого ужина в соседнем французском ресторане мы с Джо вернулись в нашу новую квартиру в Виллидж пьяные; нас даже слегка мутило. Изо рта пахло чесноком, а вина мы выпили столько, что слышали, как оно плещется в наших желудках при каждом шаге. Мы упали на кровать бок о бок, не прикасаясь друг к другу.

– Знаешь что? – сказал он. – Я – знаменитость.

– О да.

– Но я не чувствую себя знаменитостью, – продолжал он. – Я – по-прежнему я. И ничем эти чтения не отличаются от занятий английским с глупыми девчонками. Входишь в аудиторию, и все смотрят тебе в рот. Все то же самое.

– Я была не глупой девчонкой.