— Мам! — Эрдэнэ теперь меня называла только так. И ничто не звучало более естественно, чем это слово ее голоском. Как же больно оно резало сейчас изнутри. Я ведь совсем не сильная, я хрупкая, ранимая, беспомощная и мне страшно…я боюсь дать себе поверить в его смерть так, как тогда и сама начну умирать. И в такие мгновения я рассыпалась на израненные куски, скрипела зубами, кусала губы до крови. Я на секунды превращалась в пульсирующую воронку боли, в раскрытую рану, посыпанную солью сомнений.
— Мам…если он жив, то почему не звонит мне или тебе? Почему не скажет нам, что с ним все в порядке?
По ее щекам катились слезы, они дрожали на длинных черных ресницах и мне хотелось осушить их, сделать все, чтоб она не плакала. Присела перед ней на корточки, вытирая пальцами мокрые дорожки. Какая же она красивая, такая маленькая девочка одинокая и беззащитная, которая всей душой тянется ко мне и верит мне.
— Он всегда звонил…всегда, мам. Чтобы не произошло. Даже с тюрьмы тогда…еще до того, как ты появилась у нас.
— Он не может. Просто не может. Наверное, случилось что-то, что мешает ему это сделать. Но он обязательно свяжется с нами. Вот увидишь. Мы должны верить и ждать его. Ты…ты так хорошо его знаешь, неужели ты чувствуешь, что он умер?
Девочка подняла на меня влажные глаза.
— Нее знаю…его нет. Уже три дня и дедушка в коме. Я читала новости…и …и видела видео с камер с трасы.
Прижала ее голову к своей груди, закрывая глаза. Я тоже видела. Но это ничего не значит. Они…они могли быть смонтированы подделаны, не важно, что с ними могло произойти. Но я видела, как Хан вытащил из машины раненого деда, а потом вернулся и все заполыхало пламенем…Вспоминая тихо застонала от невыносимой боли. Она пронизала меня с ног до головы. И перед глазами все поплыло на несколько секунд. Эрдэнэ зарыдала еще сильнее.
— Нет…смотри на меня, нет, — я обхватило ее лицо ладонями, — если бы твой папа погиб я бы это почувствовала. Я точно знаю. Вот здесь, — я прижала ее ладошку к груди, — вот тут стало бы очень пусто, и я бы поняла, что его больше нет. И ты бы поняла.
— Ты…ты просто не хочешь в это верить.
— Не хочу и не буду, и ты не верь! Мне верь. Хорошо? Только мне!
Она закивала и снова прижалась ко мне всем своим хрупким тельцем. Потом я дала ей лекарство от головной боли и уложила спать в нашей спальне. Я слышала, как они там пируют. Как стучат двери, как снуют по саду чужие люди, как скулят в вольере и плачут тигрята. Мы к ним сегодня совсем не ходили.
Ближе к ночи дверь в мою комнату резко распахнулась без стука. Я увидела Цэцэг, трех охранников и еще одну тетку Хана, с ними была худая высокая пожилая женщина.
— Эрдэнэ, просыпайся! Ты уезжаешь!
Цэцэг обошла меня и нагло подскочила к кровати, дергая девочку за плечо.
— Что? — закричала я, — Куда?
— Не твое дело. С тобой мы потом поговорим. Заткнись и не мешай мне!
— Она никуда не поедет!
Девочка проснулась и беспомощно пыталась подняться с кровати.
— Поднимите ее и унесите, оденьте. Она уезжает с Навчаа в Монголию. Самолет рано утром и нет времени. Живо! Собирайся, Эрдэнэ. Давай! Хватит валяться у Навчаа нет времени тебя ждать.
— Нет! Я никуда не поеду! Зачем? Я не хочу! Нееет! Не прикасайтесь ко мне! — Эрдэнэ закричала и пыталась отползти на руках, я бросилась между ней и охранниками, не давая схватить девочку.
— Уберите эту невменяемую и забирайте ребенка.
— Как вы смеете? Она же выросла в этом доме! Как смеете ее куда-то отдавать?! Кто вы такая, чтоб решать? Я не дам ее тронуть, не дам творить беспредел! Дед еще жив и Тамерлан вернется! Не трогайте ребенка! Не смейте!
Я отталкивала охранников и не давала им подойти к кровати, ударить меня или тронуть они не смели. А Давира я не видела еще с похорон. И постепенно мне становилось страшно, я начинала понимать, что никто не заступится за меня. Я совершенно одна. И …это конец.
— Твой цербер сидит в подвале и будет там сидеть пока не угомонится! Кончились твои времена, шлюшка! Все! Советом семьи решено вышвырнуть тебя на улицу! Твой брак нигде не зарегистрирован, не найден ни один документ свидетельствующий об этом. Ты просто очередная девка моего племянника и сегодня же пойдешь на улицу! Теперь я хозяйка этого дома!
Я не верила, что она мне это говорит. Она ведь сейчас блефует. Это не может быть правдой. Документы были, ведь Хан предоставил их своему деду.
— Ложь. Вы знаете, что все ваши слова ложь! И документы есть. Но вам выгодно обставить все именно так! Выгодно его похоронить, а не искать, выгодно вышвырнуть меня, выгодно избавиться от Эрдэнэ.
— Заткнись! Твое мнение ничего не значит. Ты просто жалкая подстилка. Все знают куда ты ездила, знают, что трахалась с охранником и ставила рога моему племяннику! Он просто слепой дурак, которого ты дергала за ниточки и вертела им как хотела, а может и вовсе приворожила. А еще ты забиваешь голову девочки всякой ерундой! Не даешь оплакать отца! Ты — зло от которого надо избавиться. Вышвырните ее во, а девчонку увозите. Пора заканчивать этот спектакль!