Жена Хана

— Мамаааа…Верааааааа, — девочка тянула ко мне руки, но ее крепко держал один из охранников, — мамочка…Вераааа, Верааааааа, забери меня, спаси. Мне страшнооо, Вераааа! Я не хочу уезжать! Не хочу! Спаси меня! Ты же обещадла! Верааа!

— Я заберу! Заберууу!

И у меня сердце кровью обливается, я изо всех сил вырываюсь из лапищ второго охранника, вижу, как Эрдэнэ царапается и кусается, слышу, как кричит. В окно залетел ворон и принялся клевать того ублюдка, который тащил меня к дверям. Он кружил над ним, цеплялся в волосы, клевал в лицо.

— Тварь! Сучья птица! Мерзкое отродье! Уберите эту тварь от меня! Аааа! Она выклюет мне глаза!

Он со всех сил ударил птицу, отшвыривая от себя и та врезавшись в стену, упала на пол.

— Генрииих! Миленький…Генрих! — слезы навернулись на глаза, потекли по щекам, когда увидела, как шевельнулась птица на мой голос, — Прости меня…прости.

Они протащили меня через весь сад к воротам, тянули мимо вольеров, к которым подбежали тигрята жалобно мяукая, крича и прыгая на решетки. Меня изо всех сил вышвырнули на улицу. Так что я откатилась к деревьям и так и застыла, глядя перед собой стеклянным взглядом, а в ушах до сих пор крики Эрдэнэ, ее мольбы и слезы. Я видела, как ее вынесли из дома без кресла, как засунули в машину, и та сорвалась с места. Но перед тем как ее посадили на сидение она посмотрела на меня, валяющуюся на земле. Я подвела ее…не спасла. Зря она мне верила.

Глава 19

Ты хороша с теми, кто хорош с тобой. А по-моему, так и надо. Если бы люди всегда слушались тех, кто жесток и несправедлив, злые так бы все и делали по-своему: они бы ничего не боялись и становились все хуже и хуже. Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар — я уверена в этом, — и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас.

Шарлотта Бронте

Смотрела вслед уезжающей машине, тянула руку за ней и шептала имя девочки потрескавшимися губами. Белое платье испачкано и разодрано на плече, я стою в грязи и в пыли. Как пришла, так и ушла. Никто. И перед глазами картины из прошлого, как вхожу в этот дом…но в начале, как еду в машине в точно таком же белом платье.

«— Вы…вы меня отпустите?

Он прикрыл глаза, потом швырнул мне салфетки.

— Вытрись и замолчи.

На мой вопрос так и не ответил, и я очень тихо задала его снова.

— Когда вы меня отпустите?

— Через тридцать дней, если не насточертеешь мне раньше.

— Куда мы едем?

Он не ответил, закрыл глаза и расслабился, а я забилась в другой угол сиденья. Я должна попытаться выжить, продержаться. Это не может продолжаться долго. Тетя будет меня искать… наверное. И тут же понимание, что нет, не будет. Никто не будет. Для всех меня нет на тридцать дней… А за это время он меня уничтожит.