Жена моего мужа

– Звонила твоя мама, – сообщил Эд, когда я вернулась с работы без пяти одиннадцать. В его тоне явственно слышался намек, что он почти не видит жену и ему уже давно достается поцелуй в макушку вместо страстных объятий. – У нее что-то срочное, – добавил он, возвращаясь за наш маленький кухонный стол.

Повсюду наброски: девочка накручивает на пальчик прядь волос, девочка бегает в парке, девочка перепрыгивает лужи, девочка читает книгу, набросив на плечи кардиган, девочка готовит у плиты. Снова девочка, уже скорее девушка, с едва намеченным лицом. Все готово для большой картины, которую Эд намерен скоро начать писать.

Неожиданно я ощутила укол ревности. Мне тоже хочется ощутить творческое вдохновение, а я буксую. Запуталась в чем-то непомерно большом для меня, барахтаюсь в паутине лжи и полуправды, которую мне, с моим ограниченным опытом, приходится распутывать. И так достается не мне одной: другая молодая адвокатша в нашем бюро бьется над делом о разводе, не зная толком, как его вести. Остается только сочувствовать ее клиентке.

Мама взяла трубку сразу, и на миг я словно оказалась дома. Она уже украсила холл мишурой, заплетя ее между столбиков перил. Омела свисает с центральной люстры из тележного колеса, остролист обрамляет фотографии над лестницей, в том числе наши с Дэниэлом пастельные детские портреты. На обеденном столе изящные безделушки, чтобы скрыть пустоту на месте пятого прибора. Рождественское убранство ждет моего приезда, потому что без последнего ребенка у моих родителей как бы ничего и нет.

Тяжесть ответственности чувствовалась в моих виноватых словах:

– Извини, уже поздно, но я была на работе…

Я ждала, что мать опять скажет: я пропадаю в своем бюро, а молодому мужу нужно чаще видеть молодую жену. Но я вдруг догадалась, еще прежде чем услышала ее прерывистый голос: что-то случилось.

– Что? – хрипло спросила я.

После Дэниэла у меня было странное ощущение, что ничего плохого – по-настоящему плохого – уже не произойдет. Оказывается, в этом я не одинока. Вскоре после того, как не стало Дэниэла, я слышала по радио выступление женщины, у которой дочь погибла в аварии, – так вот, она считала, что о выжившем сыне можно больше не беспокоиться, худшее уже позади… Я жила с этим ощущением, пока сейчас не услышала мамин голос.

– Что-то с папой? – с трудом произнесла я. Я представила, что он лежит у нижней ступеньки лестницы. Сломал шею. Или инфаркт.

– Нет, мы-то здоровы…

От облегчения у меня выступил пот. Эд сосредоточенно вглядывался в женщину с пустым лицом, но по его позе я заподозрила, что он прислушивается.

– Тогда кто?

– Мерлин… Он… Его больше нет.

Я схватилась за край стола. В поле зрения возникла протянутая рука Эда, и я благодарно ее сжала.

– Ну, он уже был старый… – начала я.

– Ветеринар считает, ему в корм подсыпали отраву, – всхлипнула мама.

– Отраву?!

При этом слове у Эда сделался ошарашенный вид.

– Откуда вы это взяли?

– Мы нашли Мерлина в загоне, – прерывистым голосом говорила мать. – А на дверях конюшни была записка.

Опять записка. Меня затрясло. Из груди что-то поднялось к самому горлу. Голод, мучивший меня по дороге домой, пропал.

– Что говорится в записке? – спросила я, уже догадываясь.

– Там написано: «Скажите своей дочери, чтобы она отказалась от этого дела». – Страдальческий мамин голос задрожал: – Это то самое дело, где фигурирует бойлер? То, о котором пишут все газеты?..

Эд подался ко мне, обеспокоенный настолько, что выронил альбом.

Я медленно опустила трубку. Не потому, что оборвалась еще одна ниточка, связывавшая меня с Дэниэлом. Не из-за парализующего страха, что кто-то узнал, где живут мои родители (неужели снова неймется дяде Сары Эванс?).

Нет. Я едва не уронила трубку от шока, нечаянно увидев в альбоме Эда всю правду. Я полагала, что абрис женского лица – незаконченный портрет Карлы, однако с ковра мне в лицо смеялась Давина, победно откинув голову в ореоле роскошных волос.

Глава 18. Карла

День рождения Карлы не праздновали, как у одноклассниц.

– Какие гости? Квартира слишком тесная, – сказала мама. – Зато посмотри, что тебе купил Ларри!

В общем коридоре стоял самый красивый розовый велосипед, какой только Карла видела в жизни: блестящий, почти как машина Ларри, со звонком, как просила Карла, и с маленькой корзиной. А когда девочка опробовала его в парке, он понесся как птица!

– Да у тебя талант, – сказал Ларри без улыбки.

В следующее воскресенье телефон звонил по два раза в час.

– Когда я отвечаю, – недоуменно сказала мама, – ничего не слышно. Может, на линии поломка? Подойди ты в следующий раз.

Карла подошла. Сперва девочка ничего не слышала, но, когда она уже собиралась положить трубку, в ней послышалось дыхание. После этого живот у нее снова разболелся.

– Не хочу к Лили и Эду, – ныла Карла.

Мама погладила ее по волосам.

– Ты просто испугалась этих звонков. Это какие-нибудь глупые дети шалят. В гостях у Лили тебе станет лучше.

Карла заплакала:

– Не пойду, я заболела!

Мама нахмурилась:

– Какая ты несносная! Ты сама-то это понимаешь?