Жена Моцарта

— Конечно, могу, — гаденько улыбнулся он, уже натягивая штаны. — Ты была такой сладкой, детка, — послал он мне воздушный поцелуй и вышел.

Сволочь! Швырнула я в балконную дверь подушку. Беспринципная сволочь!

Оставить неудовлетворённой беременную девушку — это ни в какие ворота!

И как я сразу не поняла, что он задумал, когда, опустив прелюдию и все ласки, что мне нравились, он быстренько кончил и вскочил.

— А вечером ты что мне скажешь? — кричала я, надеясь, что он меня слышит. — Секс нужно заслужить? Надо разочек отсосать?

— Я скажу: детка, ты же создана, чтобы сосать член, — внезапно появилась его лысая голова в проёме балконной двери. — Почему же разочек?

— Сволочь! — кинулась я в его сторону: зажать бы эту шею балконной дверью покрепче. Но пока ползла через кровать, его и след простыл.

Ну и хрен с тобой! Я села, свесив ноги. И злорадно улыбнулась: он же не знает, что у меня сегодня нет занятий. А, значит, я поеду туда, куда он не знает, а я давно собиралась.

Я сунула перстень Бринна в карман шубы, садясь в такси, что везло меня к Кирке.

На пасмурный город второй день падал снег.

Было так уютно ехать в тёплой машине, глядя на заснеженные дома и мосты, укутанные пушистым покрывалом деревья, на неутомимых дворников, прокладывающих в белом покрывале улиц тёмные полосы расчищенных дорожек.

И думать.         

Как странно бежало время.

Оно то словно замедлялось, вмещая в один день столько событий, что хватило бы на целый год, то вдруг мелькало, словно его и не было. Проснувшись утром в понедельник, вчера я вдруг обнаружила, что уже середина пятницы, когда ткнула пальцем в верхний квадрат расписания на доске, медленно доползла до низа и узнала, что в субботу в университете санитарный день, будут травить толи грызунов, толи тараканов (всегда путала дератизацию с дезинсекцией), то есть занятий не будет. А потом вообще ноябрьские праздники и неделя каникул.

— Представляешь? У нас каникулы, — обернулась я к Антону.

Но Бринн, что до этого стоял рядом, отошёл к окну и там уже спорил с кем-то по телефону. Судя по тону, с Моцартом. Только тот позволял себе называть его «мальчик мой» и отчитывать как мальчишку. И Бринну, может быть, это не нравилось, но он ему позволял. Не потому, что терпел, а потому что любил. Искренне. Всегда.

Вчера меня должен был забрать Иван и отвезти к Сашке. Но я была даже рада, что у них там что-то изменилось и приехал Антон. Ему не удалось попасть на нашу встречу с Шахмановым — они с Элей ездили в больницу. Но куда важнее, что им удалось поговорить.

И, судя по его блестящим от радости глазам, удалось даже больше.

— Ты сделал Целестине предложение? — спросила я, когда мы вышли на улицу.

— Лучше, — улыбнулся он. — Она согласилась.

— Это был просто предлог, да? Больница? — с подозрением прищурилась я.

— Я так волновался, — сглотнул он. — Боялся, что она догадается. Или что-нибудь пойдёт не так. Но труднее всего оказалось затащить её в тут самую палату, где она раньше лежала. Там всё украсили цветами, лентами. Алый шёлк, чёрные розы. Или чёрный шёлк, алые розы. Я не запомнил, всё плыло перед глазами.

— Потрясающе! — искренне восхитилась я. — Чёрное и алое — это так в её духе. И больница, где она предсказала твоё предложение.

  — О котором она мне, кстати, соврала, — снова улыбнулся Бринн. Счастливая улыбка и не сходила с его лица. — Но я всё равно его исполнил. Правда, ни черта не видел и не соображал. Зубрил слова, постоянно мысленно их повторял. А потом забыл напрочь всё, что хотел сказать, когда она расплакалась.

Я тоже всхлипнула.

— Жень, ну ты чего?

— Отстань, — вытерла я слёзы. — Это так трогательно. И что ты сказал?

— Ничего. Просто встал на колено и протянул кольцо.

— А она?

— Кивнула и его надела. Молча.

— Да что б тебя! — достала я платок.

Я долго тёрла глаза, глядя в зеркальце.

— А, нет, потом… сильно потом, где-то на следующий день она сказала…

— Что всегда это знала, — перебила я. — Чтобы Целестина и не знала!

— Как раз наоборот, — радостно улыбнулся он. — Она не знала. И что случится на вашей свадьбе, после того, как в неё попадёт пуля — тоже. Она не умеет читать свою судьбу. Только чужую. И её очень бесило, что она ничего не видит, хоть должна была, ведь я брат Сергея. Пока не поняла. Что дело не в Моцарте, и не во мне. Дело в ней. Это её судьба.

— Ты-то чему радуешься?

— А ты не понимаешь? — расцвёл он ещё ярче, белозубо, широко. — Это значит, что всё у нас по-настоящему, без всякого колдовства. И даже то, что она с моей мамой познакомилась раньше меня. Её тогда так тряхнуло, что она вела себя совершенно неадекватно. Даже Моцарт взбесился, что на неё напал нервный смех. А она ничего не могла с собой поделать, только закрыла лицо руками, ей хотелось и плакать, и смеяться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А мне хотелось обнять его крепко-крепко и от души поздравить. Но он был за рулём.

Я обняла его при Иване, когда они менялись у здания «MOZARTа».

Искренне. От всего сердца. Как же я была за них рада!