Над моей головой извивались змеи. Я сомкнула тяжелые веки и снова открыла их. Кружение постепенно прекратилось, а змеи остались. Весь мраморный потолок был испестрен полосами элегантного сочетания модных цветов — золотистого и зеленого. Я лежала на кушетке, подо мной — красные атласные подушки. Где я?
До меня донеслись приглушенные испуганные голоса. Когда слова стали более отчетливыми, я поняла, что речь идет обо мне.
— Это я виноват. Никогда себя не прощу, — говорил Германик слабым, измученным голосом.
— Дорогой, ты ни при чем. Клавдия пришла навестить тебя, — сказала Агриппина.
— Да, моя бедная девочка хотела помочь. А проклятие перешло на нее, — всхлипывая, произнесла мама.
На меня перешло проклятие! Комната снова закружилась. Голова болела от удара при падении. Что со мной происходит? Охваченная страхом, я села на кушетке.
Сидевшая подле меня мама прошептала:
— Как ты себя чувствуешь, Клавдия?
Я схватила ее за руку.
— Мне нужно видеть Пилата.
— Вы позволите? — В комнату вместе с Рахилью вошел Петроний, личный врач Германика. Я с облегчением вздохнула, когда высокий седовласый мужчина подошел к кушетке. — По словам раба, вы упали в обморок. Это раньше случалось?
— Нет, никогда. — Меня удивила дрожь в голосе. Поддерживаемая доктором и Рахилью, я перешла в соседнюю комнату, где меня опять уложили на кушетку. Петроний взял небольшой стул и сел рядом.
— Вас тошнит только в этом доме?
Я стала вспоминать:
— Иногда в других местах. Вино, которое я пила вчера вечером, мне показалось резким. Как я его ни разбавляла, оно было невкусным. А что, если оно отравлено?
Доктор внимательно посмотрел на меня:
— А ваш муж пил его?
Я нервно засмеялась.
— Вообще-то он пил, совсем немного. Утром у него болела голова, а так чувствовал себя прекрасно. — И потом с серьезным видом я спросила: — Вы тоже считаете, что на меня перешло проклятие?
Доктор устало вздохнул:
— Честно говоря, в этом доме все возможно. — Доктор взял меня за руку, и на его серьезном лице появилась улыбка. — Когда последний раз у вас было кровотечение?
В комнату Германика я вернулась без посторонней помощи и, как мне казалось, с глупой усмешкой на губах.
— Это не проклятие, а благословение. У меня будет ребенок.
Мама переглянулась с Агриппиной и покачала головой:
— Мы совсем потеряли рассудок! Тошнота, обморок...
Пока я обнималась с мамой и Агриппиной, в сводчатом проходе появился Пилат, и я бросилась к нему.
— Что здесь происходит? — спросил он. — Очевидно, хорошие новости. Должно быть, вам лучше, господин Германик?
Дядя широко улыбнулся:
— Позвольте мне поздравить вас.
Пилат, держа меня одной рукой за талию, снял шлем с гребешком из перьев и положил его на стол. Мой муж с удивлением посмотрел на проконсула:
— Поздравить меня? С повышением?
— Нет, на мой взгляд, повод еще лучше. Однако, должен признаться, ваша милая супруга напугала нас. Она лишилась чувств.
— Клавдия потеряла сознание? — Пилат посмотрел на меня: — Тебе плохо?
— Очень даже хорошо, — успокоила я его. — Но, можешь себе представить, я думала, на меня наслали проклятие.
Пилат окинул комнату взглядом. Окружающая обстановка — цветы, расставленные повсюду, аромат благовоний, распространявшийся из каждой ниши в стене, — явно привела его в замешательство.
— Почему это пришло тебе в голову? — сдержанно спросил он.
— Я почувствовала себя плохо, испугалась, а Петроний осмотрел меня, и, кажется, у меня... у нас будет ребенок.
Счастливая улыбка озарила лицо Пилата, но затем оно моментально сделалось серьезным. Я похолодела. Что с ним?
— Ты не рад, дорогой? — робко спросила я.
— Очень рад, — ответил он, поглаживая меня по спине. — Но я также встревожен. — Он повернулся к Германику: — Вы знаете мою преданность вам, но я не могу позволить жене оставаться в этом доме. Она не должна приходить, пока вы окончательно не поправитесь. Я уверен, это произойдет скоро.
— Нет, Пилат! — воскликнула я. Такая реакция была для меня неожиданностью. — Я чувствую себя великолепно, и Петроний считает, что у меня обычные симптомы.
— Помолчи, девочка! Ты слышала слова твоего мужа, — одернул меня Германии. — Я прекрасно понимаю его. — Дядя повернулся к Пилату: — Забирайте Клавдию немедленно домой. Я настаиваю. Но обещайте сообщать мне, как у нее идут дела. Это облегчит мою... Я буду с нетерпением ждать известий от вас.
— Обещаю. — Пилат взял свой шлем и чуть ли не потянул меня к выходу. У порога я обернулась назад. Агриппина сидела подле Германика и держала его за руку, глазами провожая нас с грустной улыбкой на губах.
На следующее утро к нам пришел капитан крупного торгового судна. Он передал письмо от Марцеллы. Естественно, что столь важное лицо не стало бы лично доставлять послание, если бы оно не желало из первых уст узнать о состоянии Германика. И еще капитану хотелось поболтать. Мне же было в тягость являть образцы любезности за вином и финиковыми пирожными, в то время как у меня чесались руки раскрыть свиток от сестры. К счастью, появился Пилат, и, раскланявшись, я удалилась из комнаты.