Жена Пилата, или Тайна прокуратора

— Надо же принимать какие-то меры, — настаивала Рахиль решительным тоном. — В храме полно всевозможных снадобий. Я видела. У вас же есть... — Она потянулась к корзине, принесенной Селкет с собой.

Повитуха отдернула корзину.

— Я так и знала! Так дайте же ей!

— Это опасно. Иногда...

 — Что может быть опаснее, чем то, что сейчас происходит? А вдруг ребенок умрет? Если она умрет?

Я видела их как в тумане из-за того, что один за другим на меня накатывались приступы боли. Когда наконец Селкет поднесла чашку к моим губам, я отвернулась. В начале схваток мята показалась приятной на вкус, но сейчас меня стало тошнить.

— Выпейте это, госпожа, — сказала повитуха. — Попытайтесь проглотить.

Я открыла рот, чтобы закричать, а Рахиль ловким движением влила в него жидкость. Я попыталась протестовать, но в этот момент новая волна боли захлестнула меня. После того как она схлынула, до меня дошло, что воспаленное горло постепенно успокаивается. Медленно, почти незаметно сонная расслабленность окутывала меня, овладевала мной со все возрастающим упорством, распространяясь в мозг и по всему телу, пока я не перестала сопротивляться и охотно не сдалась на ее милость. Увлекаемая вихрем, я кружилась все быстрее и быстрее, пока не вылетела из себя и не поплыла под потолком.

Я увидела Селкет, с широко открытыми глазами и напуганную, стоявшую на коленях перед корчившимся от боли телом на кушетке. «Вот бедняжка», — подумала я, слегка удивившись, узнав в нем саму себя. Я не испугалась, а только испытывала сладостное освобождение от боли. Я начала парить, уносимая в некий теплый и радужный мир, где нет страха смерти. Потом я подумала о Пилате и нашем неродившемся ребенке. Марцелла! Она тоже должна умереть? Конечно, нет! Как можно умереть, даже не пожив?

Рахиль рыдала. Я махала руками, чтобы привлечь к себе внимание, но никто не видел меня. Неужели я всегда буду вот так находиться рядом с теми, кого люблю, и в то же время так далеко от них?

Снедаемая тоской, я окинула взглядом знакомую комнату, разглядела каждого человека в отдельности там, внизу, с предельной ясностью увидела всех вместе. Я отчетливо слышала все разговоры, слова сочувствия и горести. Никто не верил, что я останусь в живых.

В комнату вошли две молодые рабыни, которых посылали за горячей водой, и начали шептаться. Никто не обращал на них внимания. Кружась над ними, я слышала каждое их слово, несмотря на гул голосов.

— Нам повезло с госпожой, — сказала та, что помоложе. Она была ушлая, но справедливая. Мне жаль ее.

— Мне тоже, — ответила ей вторая рабыня. — Не только справедливая, но и добрая.

— Святая Юнона! Что, если он приведет ту, другую?

— Он никогда не женится на ней.

— Как знать. Теперь, когда она родила ему сына, он от нее ни на шаг не отойдет. Это уж точно. А этот ребенок, — она показала головой на кушетку, — может быть, умрет вместе с матерью.

— До чего же жестока Фортуна. Я слышала, что у них начались схватки примерно в одно время. Титания совсем не мучилась, у нее все прошло как по маслу. Она вон какая здоровущая, а ты посмотри на нашу худышку.

Потом я снова вернулась в свое тело, в плоть и боль. Наступила неподдающаяся описанию агония, а за ней — ничто. Где-то вдалеке я услышала крик ребенка. Марцелла жива.

Я уснула, а когда проснулась, Пилат сидел возле меня. Я заметила, что у него озабоченный вид, но разговаривал он со мной нежно и ласково. Даже извинился, сказав, что выполнял поручение Сеяна, поэтому не смог быть рядом.

Он взял мою руку и поцеловал ее. Я посмотрела в его ясные голубые глава и подумала, часто ли он из постели Титании приходил в мою.

Глава 24 Цирк

Итак, настал день, когда мне пришлось узнать, что у моего мужа не только есть любовница, но и сын от этой женщины. С каждым днем Пилат все больше становился зависимым от милости человека, который погубил моих родителей, отправил в изгнание мою тетю и обрек на смерть мою сестру. Но у меня теперь есть ребенок, и это самое главное.

Хотя, как того требовали правила приличия и настоял Пилат, пришлось нанять кормилицу; купала Марцеллу я сама, одевала ее тоже я и укачивала перед сном опять же я. Обязанность несложная и доставляющая радость. Марцелла — такая крошечная, хрупкая. Рабы восторгались ее нежностью и красотой. Пилата очаровало то, как она улыбается ему, закрывая лицо ладошками.

— Она кокетничает со мной, — сказал он, войдя в детскую и наклонившись над кроваткой Марцеллы. — Еще одна красавица в семье.

«У нее не такие, как у сестры, глаза», — подумала я, но вслух ничего не сказала.

Малютка своей ручонкой схватила за большой палец Пилата.

— Мы должны беречь ее, — сказал он.

По крайней мере в чем-то мы нашли согласие.

Когда ко мне вернулись силы, я стала каждый день ходить в храм Исиды и часто брала с собой Марцеллу. Жизнь столь жестока. Если бы я могла вымолить у богини обещание взять под защиту — нет, не меня, а мое драгоценное, невинное дитя! Исида тоже обожала своего ребенка. Она, конечно, должна понять мои тревоги. Я часто молилась перед ее высокой золотой статуей, а Марцелла в это время сладко спала возле меня.