Жена поневоле

«— Что же мне делать? Стоять или уходить? — гадала Кира, обдумывая создавшуюся ситуацию. — Шубин сказал, что приставил ко мне для охраны самого лучшего… Случайно ли мой бывший оказался «лучшим» или Шубин решил проверить мои чувства к нему, прежде чем везти в Германию? Ладно, подумаю об этом… через часок, а пока — «работать, работать и еще раз работать» — значит, на конюшню»

Посмотрев по сторонам и не увидев никакой опасности, Кира перебежала к другому дереву, потом к следующему и, перешагнув через низенький, железный заборчик, быстро пошла по тротуару к своему Леопольду.

Проезжая мимо группы мужчин, стоящих у машин, Кира заметила смотрящего на нее Павла, но ни улыбнулась, ни кивнула головой, ни помахала рукой, просто проехала мимо, глядя на него — она еще не решила сердиться на Шубина за подстроенную «случайность» или восхищаться его профессионализмом и его доверием к ней.

82

Всю долгую дорогу до конюшни Кира думала о Валентине и о Павле. Воспоминания теснились в голове, но чем больше она вспоминала, тем полнее, объемнее становилась картинка случившегося — главным стал выстрел, направленный в Светлану.

На заправке Кира позвонила Федину (а не Шубину — она еще не решила обижаться на него или восхищаться его умением держать свою ревность в руках, оценивая людей и события по достоинству) и узнала, что случилось с девушкой.

— Она не хотела оставаться одна в квартире и уговорила меня взять ее с собой. С ней все в порядке, мы надели ей бронежилет — это ее спасло, но врач пока оставляет ее в больнице из-за шока и беременности…

Кира слышала в телефоне гулкую пустоту больничного коридора, и ей становилось не по себе от этой гулкой неизвестности — если бы она, как было у них намечено, вышла из подъезда в белом парике (и, конечно, в бронежилете), то пуля попала бы в нее…

Несмотря на всю свою доброту и человеколюбие и даже на беременность Светланы, сейчас она ни за не согласилась бы поменяться с ней местами.

И как только ей в голову пришло выманивать на себя преступников?!

— Ты куда пропала? — спросил Федин, и гулкая тишина в телефоне отступила — видимо он вышел на улицу.

— Когда?

— И теперь и тогда — все ждали, что ты подойдешь.

— Костя, а ведь меня могли убить… если бы стреляли в голову, — ей необходимо было понимание и сочувствие, и она их получила.

— Могли, но ты у нас женщина везучая — в рубашке, наверно, родилась. Конечно, жалко эту Свету, но тебя мне было бы жальче.

— Эта экоаферистка тебе все рассказала? И о соседке-регистраторше, и о враче, и о втором враче… Надо же до такого дойти, чтобы у мужика сперму воровать, а потом пособие на ребенка выпрашивать!

— Да, и не говори, до чего девицы дошли. Все выложила, теперь у меня есть адреса, фамилии, даты, и я всех уже опросил… Ты знаешь, откуда стреляли ей в спину? Из соседней квартиры, в которой живет ее идейная вдохновительница — регистраторша. Мы на улице искали, а стрелок в квартире напротив в глазок за нами наблюдал. Самой соседки ребята в квартире не обнаружили, а стрелок ушел через чердак, но отпечатков там полно, может, что-то и получится разузнать.

— Николаю надо позвонить…

— Уже едет.

Вот Николая Кире было очень жалко: вряд ли Бурмистров будет ему доверять, как прежде, после всего случившегося из-за его сестры, а вот травмированную беременную Светлану не жалко — ребеночка жалко, что у такой безголовой матери родится. Но задумываться об этом Кира не стала и, быстро списав свои эмоции на симпатию и антипатию, сделала еще один звонок. Она позвонила Стасу и извинилась за свой обман, но особо переживать ее исчезновение тот не стал — намного лучше лежать в комнате и смотреть телевизор или качаться в тренажерном зале, чем, охраняя, таскаться за непоседливой взбалмошной особой.

Три часа напряженной тренировки пролетели, как единый миг — дед Михалыч успевал только подводить оседланных девочкой-помощницей и разогретых на корде лошадей.

— Тю, скаженная, — ворчал он, гоняя на корде очередного коня. — Галина Петровна и то больше трех лошадей за раз не выезжала — а тут шестую подавай! Никак опять что-то случилось… Вот жизнь, зараза! То одно, то другое и нет нам покоя!

Остановив лошадь, Кира похлопала ее по шее и спрыгнула с седла. Спину ломило, ноги занемели от долгого сиденья в седле, и пришлось несколько раз понаклоняться и поприседать, восстанавливая кровообращение.

— У тебя там, Дмитриевна, телефон разрывается, — с жалостью глядя на уставшую хозяйку, предупредил дед. — Неча тебе самой то надрываться. Милка с Иванычем со всеми справятся — всего то дюжина голов, да и то четыре кобылы жеребые. В левады выпустим или в карусельку поставим — пусть шагают.

— Ничего, Михалыч, мне полезно — сброшу несколько килограмм и стану еще стройней и красивей.

— Ну, да, ну, да… Милка! Животину забери да пошагай! — закричал дед девочке-помощнице. — А ты иди, иди — отдохни Дмитриевна…

Сбросив на пол ванной потную одежду, Кира встала под прохладные водяные струи и закрыла глаза. Усталость понемногу отступала, утекала с водой.