Жена психиатра. Когда любовь становится диагнозом

Я съехала с дороги на обочину, чтобы мы могли посмотреть, как будут разворачиваться драматические события над нашей головой.

— Птичка пытается догнать остальных, мама. А если она отстанет?

— Сэмми, я не думаю, что это произойдет.

— А что, если птичку съест коршун или другой хищник?

— Мама этой птички ее защитит.

Тонкая игра нежного августовского света всегда говорила мне о том, что круговорот времени вскоре принесет сентябрьскую мягкость. Всегда. Не воспоминания, а ощущения: прохлада ветерка, чистое синее небо с легкой примесью северной серости, звуки, которые кажутся более приглушенными. Только сейчас, спустя много лет, я понимаю, что после нежности неизбежно приходит всепоглощающее чувство тоски.

Мы смотрели, как в белесо-синем небе одинокая птичка изо всех сил старалась нагнать далеко улетевшую от нее стаю. Сидели и слушали тишину, ощущая дувший из открытого окна свежий ветерок.

— Мама, смотри, кажется, птичка нагоняет остальных!

— Ух ты! Судя по всему, ты прав. Быстро летит, да? Потрясающе!

— Мама, глядя на это, мне хочется плакать от счастья.

— И мне тоже, Сэмми. Нам надо запомнить эту птичку, верно, сынок?

Я радовалась тому, что мой мальчик умеет так сопереживать живому и так глубоко чувствует. И надеялась, что у дочери тоже будут моменты, когда ей захочется плакать от счастья.

Глава 12

Мне совершенно не хотелось ехать в Вашингтон. Дорога не близкая, ехать долго. И потом я только полгода назад делала маммографию у прекрасного специалиста, и он заверил, что все в порядке.

Если бы я просто что-то нащупала, то, пожалуй, не стала бы сильно переживать. Но мой сосок стал меньше — по сравнению со вторым, по сравнению с тем, каким был пару недель назад. И эту разницу сложно было игнорировать.

Прием у доктора был назначен на понедельник, и я на несколько дней «отпустила» ситуацию. За последние годы я научилась загонять проблемы в самые далекие уголки подсознания и не подавать вида, что что-то не так. Я настолько хорошо умела сдерживать свои чувства и показывать окружающим то, что я сильная и непобедимая, что привычка стала второй натурой. Многие знакомые видели во мне человека, способного преодолеть любые сложности. Что говорить, даже Чарльз воспринимал меня именно так.

Доктор Сагер был тучным, похожим на медведя мужчиной с окладистой бородой. Он тепло поприветствовал меня и даже пошутил. Никогда не забуду выражение лица моего врача, когда он увидел уменьшившийся сосок. Наши глаза встретились, и я поняла, что мысленно он уже поставил диагноз.

— Диана, вам сегодня же надо сделать маммографию. Мы можем выполнить ее здесь, но я бы предпочел, чтобы вы обратились туда, где проходили обследование в прошлый раз, потому что там есть ваши старые снимки. Я позвоню им и закажу время на вторую половину дня.

Врач вышел из кабинета, а медсестра принялась болтать о погоде и еще о чем-то несущественном. Я застегивала пуговицы на блузке и пропустила одну.

— Диана, вас примут сегодня, но говорят, что не могут найти старые рентгенограммы… Может быть, они лежат у вас дома? — произнес доктор Сагер через приоткрытую дверь.

— Черт. Наверное, лежат. Я сначала заберу снимки, а потом поеду на обследование.

Уже сидя в машине, я позвонила доктору Бракен и сообщила, что опоздаю, потому что должна заехать домой.

— Пожалуйста, приезжайте до трех часов, — предупредила меня секретарша. — Врач сегодня заканчивает раньше обычного из-за праздника Йом-Киппур[17].

Я обещала успеть. Потом позвонила Чарльзу. Не помню, что он мне сказал, но точно не предложил отменить своих пациентов, чтобы составить мне компанию. А я не попросила. Как и все остальное в жизни, я и это была в состоянии сделать сама.

Я заехала домой, нашла распечатки и негативы, после чего успела до трех часов на маммографию. На меня немедленно напялили дурацкий халат, сделанный из бумаги и пластика. Я всей душой ненавидела эти халаты. Сделали двадцать или тридцать снимков, для которых я принимала неудобные и даже болезненные позы. Я практически стала экспертом в том, чтобы заставлять себя не чувствовать дискомфорт. Переодевшись, я устроилась в коридоре возле стопки журналов и листала их один за другим, как будто искала что-то конкретное.

Наконец, меня приняла доктор Бракен. Мы были хорошо знакомы. Я делала у нее свое первое УЗИ, когда была беременна Сэмми. Наши дети учились в одном классе. В довершение всего, мы ходили в одну и ту же синагогу. Когда я вошла в кабинет, вид у нее был немного ошарашенный.

— Диана, надо сделать биопсию. Необязательно сегодня, но, если ты уже здесь, мы можем начать — много времени процедура не займет. Я бы рекомендовала выполнить ее сейчас.

Это было предложение, от которого я не могла отказаться, даже если бы очень хотела. Во время короткой процедуры доктор Бракен вела со мной светский, ни к чему не обязывающий разговор и потом произнесла:

— Диана, в наши дни реконструкцию груди делают просто замечательно.

Как только я это услышала, то поняла, что дело плохо. Врач сообразила, что сказала лишнее, и поспешила добавить: