Жена психиатра. Когда любовь становится диагнозом

— На протяжении всего следующего года мы только и будем говорить о раке, да? До того как ты в очередной раз начнешь выступать на эту тему, не могла бы спросить меня, хочу ли я об этом говорить?

Я так мечтала, чтобы Чарльз меня поддержал, и мне так была нужна его помощь, что я игнорировала слишком многое. После этих фраз я больше не говорила с мужем о своей болезни.

Как-то, воскресным осенним днем, вскоре после операций, солнце ненадолго выглянуло из-за туч. Мы с Чарльзом отвезли детей в парк, чтобы они могли покататься на велосипедах и поглядеть на лягушек в пруду.

Мы сидели на скамейке. Я потянулась к его руке. Мускул на его щеке задергался.

— Ты очень напряжен, — произнесла я и дотронулась до его ладони.

Он брезгливо поморщился.

— Мне неприятно. У меня на это нет времени. Я не могу делать больше того, что уже делаю.

Я убрала свою руку. И поняла, что как женщина я Чарльзу уже не нужна.

Глава 14

В течение долгого периода времени я убеждала себя, что именно из-за рака наши отношения с мужем окончательно испортились. Что из-за операции на груди я перестала возбуждать его, а до этого наша интимная жизнь была вполне нормальной. Но сейчас, просматривая свои дневниковые записи, я вижу, что еще до диагноза находилась на грани серьезной депрессии. Поэтому и начала посещать психоаналитика доктора Путман.

От Чарльза я это скрыла. Он бы тут же начал жаловаться на то, что я транжирю деньги, что мы и так находимся «на грани финансовой катастрофы» (эту фразу он часто использовал с момента покупки первого дома) и что на приеме у психоаналитика я не могу услышать ничего нового для себя.

Я и правда не слышала. Зато говорила. Мы встречались три, а иногда четыре раза в неделю, и каждый раз у меня были новые истории.

— В воскресенье я нашла в магазине Great Finds & Designs чудесное небольшое керамическое панно. Очень милое, моей маме оно бы точно понравилось. Вещица стоила всего 35 долларов, и я ее купила, — рассказывала я доктору Путман во вторник. — В тот же вечер я повесила панно в столовой и попросила Чарльза прийти посмотреть. Конечно, мужу не понравилось, где именно я повесила эту вещь, и он предложил перевесить ее на противоположную стену. Чарльз постоянно так себя ведет. Ему надо что-то изменить только для того, чтобы сделать по-своему. Я перевесила панно и снова позвала его взглянуть. Он вернулся в столовую, ничего не сказал, изобразил на лице недовольство.

Я замолчала.

— И что было потом? — спросила доктор Путман.

— Я даже не успела ничего сказать, потому что муж тут же произнес: «Если бы ты сразу повесила правильно, этого бы не произошло». Чарльз не извинился, а просто снова переложил вину на меня. Я, конечно, дико разозлилась и заорала: «Черт тебя подери! Гребаный урод!» Я махнула рукой и задела стул, он упал, и спинка раскололась. Получается, это я вела себя неадекватно, — я рассмеялась, хотя ничего смешного в моем рассказе не было.

— Мне кажется, что я еще не говорила тебе об «автокатастрофе на 95-м шоссе», — сказала я в четверг во время следующей встречи. — Когда в первый раз я услышала от Чарльза эту фразу, то ничего не поняла и попросила объяснить. На его лице появилась странная застенчивая улыбка, и муж ответил: «Ну если бы мои родители по пути к нам попали в аварию и погибли, то мы бы получили наследство, и это избавило бы нас от финансовой катастрофы».

Рассказывая эту историю, я переживала о том, что подумает доктор Путман. Шокируют ли ее слова Чарльза, как шокировали меня, когда я их услышала? Психоаналитик молчала.

— Сейчас я думаю, интересно, а он уже просчитал выгоду от моей смерти?

Я снова нервно засмеялась. Серая полосатая кошка доктора, по кличке Марго, запрыгнула ко мне на диван и прилегла рядом.

Неожиданно меня словно передернуло, я быстро встала и пересела в кресло с обивкой персикового цвета, стоявшее напротив моего психоаналитика. Я почувствовала, что мне срочно надо ей кое-что сказать и услышать ее реакцию.

Когда я, наконец, почувствовала в себе достаточно сил, чтобы высказать свою мысль, то произнесла:

— Я долго игнорировала злость Чарльза, но теперь абсолютно уверена, что муж презирает меня.

Но у меня словно нет доказательств его ненависти, понимаешь? Нет улик. Он всегда говорит спокойно, рационально и уравновешенно, это я ору и кидаю мебель. Если я избегаю конфликта и ухожу в другую комнату, пытаюсь чем-то себя отвлечь, Чарльз идет следом. Еще одно «пожелание» от него, что я должна делать или чувствовать, и я взрываюсь. А он уходит с таким выражением умиротворения на лице, словно через мои истории он избавляется от собственного напряжения. Я вижу в этом определенный паттерн.