Жена Тони

– Оно тебе идет.

– Я его не заслуживаю.

– А я – тебя.

Тони поцеловал Чичи на прощанье. Он уже несколько месяцев не целовался и чуть было не позабыл, как необходимы для жизни поцелуи. Для него они были живительным воздухом и уж точно пищей – куда лучшей, чем еда. За столько лет знакомства с Чичи он узнал о ее губах все, ни разу до них не дотронувшись, он смотрел на них, когда она разговаривала, наблюдал, как она их закусывала, работая над новой песней, и поражался, как ей удавалось быстренько подкрасить их за кулисами, не глядя в зеркало, и все же не испортить рисунка. «Савви, у меня губы ровные?» – могла она спросить перед самым выходом на сцену. Иногда он большим пальцем подправлял контур – она любила форму бантика. В те времена все эти мелочи ничего не значили, но теперь он подумал, что вот они поженятся и однажды у них будут дети с такими же губами и улыбками.

– Завтра мне надо будет купить пачку благодарственных открыток, – сказала Чичи.

Тони привык к ее неожиданным заявлениям и решил ей подыграть.

– Зачем это?

– Разошлю их всем девушкам, которых ты целовал, пока не добрался для меня. Надо же их поблагодарить за тренировку.

– Оглянись, Чич.

Чичи поглядела сквозь лобовое стекло «паккарда». На улице мичманы прощались с женами и подругами. Пары рассеялись по дороге, как кусты перекати-поле, и много же их было! Они появлялись из-за углов и из переулков, выходили из автомобилей, сходили с автобусов и выходили из тени у ворот базы под лучи восходящего солнца. Совсем как Тони и Чичи, они пытались выжать каждую секунду из прощания.

– Нет повода для грусти, – сказала Чичи. – Скоро ты вернешься домой, а к тому времени я спланирую нашу свадьбу и война закончится.

– Ты разве знакома с президентом Рузвельтом?

– Не-а. Да и зачем? Я верю в тебя.

Тони поцеловал ее в последний раз, прежде чем выйти из машины. Дверь громко скрипнула, когда он ее открыл, – ржавые петли требовалось смазать. Тони и Чичи рассмеялись, когда все перестали целоваться и обернулись в поисках источника ужасного скрежета.

– Пока ты еще не ушел…

– Да? – Тони наклонился к окну.

– На свете столько девушек. Вот мне и интересно – почему я?

– На свете столько парней – почему я?

– Потому что ты хороший человек.

– А ты лучший человек, которого я когда-либо знал, Чич. Вот почему.

Чичи проследила глазами, как жених вошел на базу следом за товарищами. Перед тем как переступить порог казармы, он обернулся в последний раз, помахал рукой, поцеловал медальон и спрятал его под рубашку.

Когда он исчез, Чичи поняла, что ее бьет дрожь. Никогда еще ей не было настолько страшно.

На базе Тони встал в очередь за формой. Также ему предоставлялся выбор подарка от Ассоциации американских клубов жен моряков: книга, колода игральных карт или пачка писчей бумаги с конвертами и марками. Тони выбрал последнее.

Он собирался написать матери длинное письмо о Чичи. Мать наверняка помнит девушку из Си-Айла. Чичи ей тогда понравилась. Ему придется объяснить матери все, что он чувствует, а он нечасто это делал. Но на этот раз он понимал, как важно рассказать матери, что у него на сердце. Он объяснит ей, что хочет жениться на Чичи Донателли потому, что та его понимает.

Тони хотелось, чтобы после войны его определенно, наверняка ждало счастье. Он не знал, как справиться с мрачными мыслями, крутившимися у него в голове, единственный способ – мечтать о ком-то и чем-то. Он не мог ждать, пока это спасение снизойдет на него, ему нужно было быть уверенным в нем сейчас. Иногда на субмарине, когда он не мог уснуть, он воображал своих будущих детей и собственную семью. Но в то время сама мысль о том, что у него когда-нибудь будет своя семья, казалось нереальной, он часто ощущал себя забытым и потерянным, просто болтающимся без толку по погруженному в толщу океана судну.

И Чичи Тони тоже собирался написать. Он хотел объяснить ей разницу между тем, что значит для него любить и быть любимым по-настоящему, и развлечениями с девушками, просто чтобы на время забыть об одиночестве. Как выяснилось, секс, даже превосходный, лишь ненадолго помогал от тоски. Обычно это средство срабатывало, но теперь, когда он столкнулся с суровой правдой жизни, ему требовалось придать своим действиям более глубокий смысл. Тони не знал, переменил ли свое отношение ко всему из-за страха смерти или из страха кончить свои дни, как те престарелые исполнители, которые гастролируют до тех пор, пока уже не способны слышать оркестр и утешаться в объятиях готовых их приголубить женщин. Тони насмотрелся на подобную убогую жизнь и решил, что он до такого не дойдет.