Жена убийцы

— Знакомый в полиции Лас-Вегаса сделал мне одолжение и разослал ее фото по популярным дешевым гостиницам города, — сказал он.

— Спасибо, — пробормотала Джессика, кусая ногти.

— Здравствуйте, агент Болдуин, — продолжал Уэсли, поворачиваясь к Болдуину. — Давненько не виделись.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Я очень признателен вам за то, что вы нам помогаете, — сказал Уэсли.

— Разумеется, ребята, чем могу. Сейчас я съезжу в школу и поговорю с теми, кто знает Кевина. Они ведь должны были как-то добраться до того места, где устроились, а поскольку ни у него, ни у нее машины нет, кто-то их отвез.

— Они могли вызвать такси, — возразила Ярдли.

— Мы свяжемся также со всеми таксопарками и каршеринговыми компаниями. — Шагнув к ней, Болдуин нежно взял ее за руки. — Я ее найду. Обещаю.

— Спасибо, Кейсон.

Он кивнул ей и Уэсли, одарившему его ледяным взглядом, и ушел.

Перевесившись через перила, Ярдли устремила взор в пустыню.

— Это моя вина, Уэсли.

— Ты ни в чем не виновата.

— Тэра пытается найти свое место в мире, а я на каждом повороте, вместо того чтобы помочь ей разобраться, наказываю ее за это.

— А что еще ты должна была сделать? Позволить дочери оторваться по полной с этим мальчишкой, выполняя все прихоти, какие только взбредут им в голову?

— Не знаю. Что-нибудь. Что-нибудь другое.

Подойдя к ней сзади, Уэсли положил руки ей на плечи. От его горячего дыхания у нее по затылку пробежали мурашки.

— Ты замечательная мать и делаешь для Тэры все возможное, — поцеловав Ярдли в щеку, сказал он. — Это неизбежно — подростки поступают так, просто потому, что не знают, как еще им поступить. Я постоянно сталкиваюсь с таким в опекунском совете. Большинство возвращаются домой на следующий день, остальные — в течение недели…

— А кто-то не возвращается никогда. И мы не можем сказать, к какой группе принадлежит Тэра.

Нежно развернув ее лицом к себе, Уэсли заглянул ей в глаза.

— Мы обязательно найдем Тэру и вернем ее домой, после чего все втроем отправимся куда-нибудь отдохнуть. В Мексику, Англию, Шотландию, куда угодно. Это не имеет значения. Проведем вместе какое-то время и во всем разберемся. Хорошо?

— А что, если она не с Кевином? Что, если это существо ворвалось к нам в дом и похитило мою дочь? Это я во всем виновата, Уэсли. Я взялась за это проклятое дело. Я привела Кэла в нашу жизнь. Если с Тэрой что-нибудь случится… — Отвернувшись, Джессика снова уставилась на пустыню. — Я этого не переживу.

Глава 32

Голые кирпичные стены камеры должны были придавать ей модный, современный вид, однако Эдди Кэлу казалось, что они напоминают внутренность старинной печи, где кирпич впитывал в себя ароматы готовящихся блюд. Он гадал, какие ароматы впитывали эти кирпичи.

Сидя на койке, откинувшись спиной на стену, Эдди водил карандашом по гладкой поверхности небольшого листа для рисования, лежащего у него на коленях, и размышлял, как было бы весело, если б такие печи установили в камерах, чтобы осужденные могли сами выбирать способ смерти. Псевдогуманный подход общества к смертной казни явился холостым залпом. Люди, считал Эдди, должны взять на себя ответственность и увидеть в смертной казни то, что это есть на самом деле: убийство. И приведение в исполнение смертных приговоров будет происходить гораздо более гладко, если те, кто этим занимается, признают, что они также являются убийцами.

Набросок, выполненный без натуры, был ничуть не хуже работы какого-нибудь профессионального художника на свободе. Кэл рисовал с двух лет. Его дядя Дэвид, человек относительно порядочный, в делах терпел одну неудачу за другой, и если ему не удавалось занять у своего брата Стивена, отца Эдди, он принимался лихорадочно искать, как бы по-быстрому «срубить деньжат». Как-то раз дядя Дэвид взял несколько картин, написанных Эдди в возрасте четырех лет, и подписал их своим именем, заявив, что он — скандинавский импрессионист. Картины разошлись неплохо, но затем Эдди отказался писать новые работы, так как ему не нравились сюжеты, которых требовал от него дядя Дэвид. Тому были нужны цветы, лес, радуга, дети у ручья и семейство, жарящее грибы на костре.

— Твои картины, Эдди, становятся какими-то… тревожными, — сказал дядя Дэвид, когда мальчику было пять лет. — По-моему, нам нужно сосредоточиться на более радостных вещах. Тебе ведь нравится, когда все радуются, да?

Радостные вещи… радостные вещи… Эдди Кэл на протяжении тридцати четырех лет гадал, что имел в виду дядя Дэвид под этими словами и почему он ошибочно предполагал, что разных людей радует одно и то же.

Эдди написал еще несколько картин, но лавочку пришлось прикрыть, когда его отец проведал о делишках своего брата. Он запретил дяде Дэвиду забирать мальчика к себе домой, где тот писал для него картины. Впоследствии Эдди узнал, что дядя Дэвид умер от передозировки наркотиков где-то на Восточном побережье в возрасте сорока одного года.