Жена винодела

– Селин, ты не должна верить слухам. С твоим отцом все будет в порядке. Ступай, проведай Инес, как собиралась, пока позволяет время. И возьми лампу – темнеет.

Она посмотрела на него сквозь навернувшиеся слезы, схватила пальто и выскользнула через заднюю дверь в холодный февральский вечер. На горизонте еще догорал остаток дня.

Дойдя до большого дома, Селин оглянулась на свои окна. Все занавески были плотно задернуты, Тео за ней не следил. Наверное, выкинул ее из головы, как только вернулся к своей книге. И она резко свернула вправо, к входу в погреба.

Оказавшись под землей, Селин зажгла лампу, прокашлялась и позвала:

– Мишель!

Поначалу ответа не было, но потом далеко впереди показался свет и послышались шаги. Вскоре из-за поворота выглянул Мишель и сделал приглашающий жест:

– Сюда, Селин.

Она поспешила на свет, слыша, как грубо стучат по камню ее деревянные подошвы. Мишель был в хранилище справа от главного коридора и, пока Селин шла, успел отойти в глубь помещения.

– Что вы сказали Тео? – спросил он вместо приветствия, выглянув из-за ряда винных бочек.

– Что мне нужно кое-что взять у Инес. По-моему, он не слушал – он вообще сейчас меня почти не слушает.

Мишель нахмурился, и Селин испугалась, что сболтнула лишнего. В свое время мужчины были очень дружны и продолжали дружить, насколько знала Селин, несмотря на расхождения во взглядах на войну и оккупацию. Да и ей как жене не подобало критиковать мужа перед его начальством, ведь формально Тео был подчиненным Мишеля. Но тут Мишель поманил ее к себе:

– Понимаю, что вы чувствуете. Хочу вам кое-что показать.

Селин приблизилась, с любопытством глядя на Мишеля, который начал поднимать крышку одной из бочек. Не вино же он собрался с ней обсуждать! Может, она допустила какую-то оплошность, когда в последний раз мыла бочки? Все равно это странно – звать ее в погреба в столь поздний час только чтобы устроить выволочку.

Наконец Мишель снял и отставил в сторону крышку, жестом велел Селин шагнуть поближе, и та, подойдя вплотную к бочке, заглянула внутрь. Бочка была полна винтовок! Селин отпрянула, пошатнувшись от неожиданности.

– Мишель! – Она прижала ладонь к груди в отчаянной попытке успокоить бешено бьющееся сердце. – Что это?

– То, с чем мы выиграем войну, – спокойно ответил Мишель, не сводя с нее глаз.

– Нет, – пролепетала она. – Нет, нет, нет, это слишком опасно, слишком…

– Это мой долг. – Голос Мишеля звучал тихо и уверенно. – Нас много – тех, кто на виду у властей выполняет все их требования, но ведет против них подпольную работу.

– Вы давно это делаете?

– Я хотел что-то делать с того дня, как немцы впервые появились в Виль-Домманже. Но поначалу было сложно наладить связи. Несколько человек здесь хорошо меня знают, однако и их доверие еще требовалось завоевать. – Мишель помедлил. – Этим, – он оглянулся на винтовки, – я занимаюсь несколько последних месяцев, с тех пор как один из руководителей подполья согласился с моим предложением использовать винные погреба для временного хранения боеприпасов.

Селин тяжело сглотнула:

– А для чего вы это показываете мне?

Он закрыл бочку, и в помещение словно вернулся воздух.

– Для того, Селин, чтобы вы понимали, что во Франции есть люди, которые борются с немцами. Что для вашего отца и других несчастных есть надежда.

– Но почему именно вы?

– Потому что я не могу сидеть сложа руки, когда рядом страдают ни в чем не повинные люди. – Он сделал шаг в сторону Селин, потом еще один, и она ощутила щекой тепло его дыхания. – Потому что война нас уничтожает. Потому что если мы не восстанем теперь против несправедливости, то в кого мы превратимся? Мы французы, Селин, а это значит, мы сражаемся за свободу. За равенство. За братство. Это у меня в крови. Я не могу иначе.

Селин не сводила с Мишеля глаз:

– Но если немцы вас найдут…

– Не найдут.

– Но если все-таки…

– Это риск, который я беру на себя. Я лишь хотел показать вам, что вы не одна.

Слезы жгли глаза Селин.

– А Инес знает?

– Да. – Мишель помедлил. – Это одна из причин, по которой я решил открыться и вам тоже. Она обнаружила меня прошлой ночью, и пришлось сказать ей правду.

– Боже мой, а с утра она уехала в Реймс…

– Она меня не выдаст, – твердо сказал Мишель.

Почему он так в этом уверен?

– А Тео?

– Нет, – Мишель нахмурился. – Я уже просил вас не делиться с ним новостью об отце. А сейчас должен просить, чтобы вы не говорили ему и о том, что только что видели. Он редко бывает в этой части погреба, бочки – забота по преимуществу ваша и Инес. Вряд ли он на них наткнется. Простите меня, пожалуйста, я понимаю, что эта просьба ставит вас в трудное положение.

– Но мне вы все-таки сказали?

– Вам, – Мишель внимательно посмотрел на нее, – я доверяю. Тео прекрасный винодел, но иногда мне кажется, он больше думает о профессиональном долге, чем о нравственном. Сейчас, когда идет война, мне, Селин, честно говоря, совершенно наплевать и на вкус нашего шампанского, и на возможную выручку от его продажи. Мне важно, чтобы люди пережили войну.

– Мне тоже.

– Тогда верьте мне.

На этот раз Селин сделала шаг в сторону Мишеля.