– Она все видела, – рявкнул мужчина. – Она знает. Мы так не договаривались.
– Иди спокойно, – ответил Мишель. – Я беру это на себя.
– Берешь на себя! – Теперь ярость мужчины была направлена на Мишеля. – Ты знаешь, что Фернан не терпит ошибок.
– Я это исправлю, – глухим сдавленным голосом произнес Мишель и впился ногтями в руку жены с такой силой, что Инес вздрогнула. – Иди.
– Все будет сказано Фернану. – Мужчина бросил еще один свирепый взгляд на Инес и растворился в темноте, будто призрак, будто его тут и вовсе не бывало. Но когда Инес наконец осмелилась взглянуть в лицо Мишеля, то убедилась: нет, ей не показалось.
– Не хочешь объяснить мне, что ты здесь делаешь? – прошипел он.
– Может быть, отпустишь меня сначала?
Опомнившись, Мишель разжал пальцы. Инес потерла руку, и в глазах мужа мелькнуло смущение. Но он тотчас снова посуровел:
– Инес, зачем ты сюда пришла?
– Ты собираешься меня допрашивать, как будто я перед тобой виновата? Объясни, что это?
– Что «что»? – Мишель попытался встать так, чтобы загородить собой бочки, заполненные винтовками, и это было бы смешно, если бы не серьезность ситуации.
– Оружие, Мишель. Винтовки в бочках.
Гнев на его лице сменился растерянностью, а затем испугом.
– Но ты же никому не скажешь, Инес?
– Ты правда думаешь, что я на такое способна?
– Не думаю, что ты намеренно меня предашь, но…
Инес не дала ему договорить:
– Что «но», Мишель? Тебе не кажется, что
– О чем ты?
– Как ты можешь подвергать нас такому риску?
– А, так ты о себе беспокоишься? – В голосе Мишеля зазвучали знакомые холодно-высокомерные нотки, и Инес разозлилась.
– Как ты смеешь заявлять, что я эгоистка? Если бы немцы нашли оружие, то арестовали бы нас обоих, а не тебя одного. И Тео с Селин тоже! Понимаешь, в какой мы опасности из-за тебя?
– Не из-за меня! Из-за треклятых немцев!
– Но нам ничего не грозит, если мы будем соблюдать их правила!
– Их правила? Нет у них никаких правил! Мы должны дать им отпор, и…
– Разве ты не сам говорил, что надо потерпеть?
– Нет! – Эхо крика раскатилось далеко по погребам, и Мишель огляделся вокруг, спохватившись, какой шум они подняли. – Нет, – повторил он уже тише. – Мы пробовали. Почти два года мы старались с ними ужиться. Но я больше не могу.
– И что ты делаешь в этой связи? Нелегально переправляешь оружие? Кому?
Вопрос Мишель проигнорировал:
– Нам самим, возможно, ничего и не грозит, но как быть с теми, кому грозит? Ходят слухи, Инес, что скоро и здесь возьмутся за евреев по образцу Германии. Разве можно спокойно смотреть, как наших друзей и соседей забирают ни за что ни про что? Просто за происхождение.
Мишель отвел взгляд, и внутри у Инес что-то сдвинулось.
– Ты имеешь в виду Селин? Ты делаешь все это, чтобы защитить ее?
– Я имею в виду всех наших евреев. Селин тоже, но неужели это важно?
Она долго смотрела на склад оружия, ища слова.
– Важно, Мишель, и даже очень. Почему ты стремишься защитить Селин, а не меня?
– Но это же очевидно. Ты как христианка в относительной безопасности, а над ней нависла угроза.
– А если немцы явятся за мной из-за того, что ты здесь делаешь?
Мишель не ответил. Взглянув ему в глаза, Инес спросила себя, точно ли он все еще ее любит. Там не было ни тени теплоты или хотя бы понимания – только враждебность и настороженность. Конечно, идеальной женой ее не назовешь, но такого она все-таки не заслуживает.
– Почему ты мне про это не говорил?
– Инес, это тебя не касается.
– Еще как касается. Ты просто не доверяешь мне, верно?
– Я… – Мишель поколебался. – Не совсем так. Просто мне нельзя тебя во все это вовлекать.
В последний раз взглянув на винтовки, Инес вдруг ощутила странную ясность: все встало на свои места, будущее определилось.
– Ну, тогда спокойной ночи. – Она повернулась и зашагала к выходу на поверхность, в холодную пустоту. Издалека донесся собачий вой. Налетел порыв ветра, и Инес почувствовала, как слезы замерзают на щеках.
Утром Инес проснулась намного позже, чем всегда. Обычно в эту темную пору глухозимья она поднималась задолго до рассвета, наступавшего только в девятом часу: разводила огонь, прибиралась, варила Мишелю желудево-солодовый эрзац-кофе и собирала какой-никакой завтрак. Но вчерашнее отняло все силы, а разбудить ее было некому: Мишель в спальню так и не вернулся.
Инес подошла к окну и вгляделась в сумрачное утро, но на снегу во дворе не было ни единого следа: ничто уже не напоминало ни о призрачном ночном посетителе, ни о тяжелом разговоре с Мишелем. Она быстро оделась, собрала волосы в пучок. Натянула кофту, связанную Селин, но та душила, кожа в ней зудела, и пришлось снять ее и сунуть обратно в ящик шкафа.
Она уже спустилась вниз и разбирала вымытую посуду, когда из-за окна донесся голос Мишеля и заливистый смех Селин. Инес замутило, пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Теперь Мишель тоже смеялся, низкий звук проникал сквозь оконное стекло. Гнев сотнями шипов вонзился в кожу Инес. Что же это такое? Она знает тайну мужа и согласилась принять на себя риск, связанный с его решением, а он там во дворе развлекает Селин?