Жена винодела

– Да нет, дело вовсе не в том, что я на тебя сержусь, – устало сказал Мишель как-то вечером в начале февраля, когда хотел тихонько лечь в кровать рядом с Инес и обнаружил, что она не спит и дрожит под тонкими одеялами. – А в том, что мое доверие к тебе подорвано.

– Только из-за того, что несколько месяцев назад я взяла на один вечер машину? – спросила Инес, понимая, что в ее голосе звучит отчаяние, и ненавидя себя за это. – Я же сто раз извинилась, Мишель! Но здесь я чувствую, что задыхаюсь.

– А тебе не кажется, что все мы тоже? – Мишель сел в кровати, и даже в темноте, вовсе не видя его лица, Инес знала, что он дрожит от возмущения. – Нельзя взять и сбежать, когда становится трудно!

– Я не сбегала! Мне просто нужен был глоток воздуха.

– Глоток воздуха? – повторил Мишель со сдавленным смешком. – Да ты знаешь, до чего нам повезло? До чего повезло тебе? Вся Франция голодает, а нам хватает и еды, и топлива, чтобы не мерзнуть дома: это потому, что мы живем в сельской местности, и кроме того, немцы не трогают нас, чтобы шампанское лилось к ним рекой. У нас остался способ заработать денег и пережить войну. А в городах, Инес, есть люди, готовые убить за кусок хлеба. Понимаешь?

– Конечно. – Это была правда: на обратном пути из Реймса, при свете дня, Инес вволю нагляделась на живые скелеты, стоящие в длиннейших очередях, сжимая в руках продуктовые карточки. – Просто у тебя по-прежнему есть цель, поэтому ты остаешься собой. А я – кем я стала?

Мишель отвернулся:

– Это время испытаний для всех нас.

– Ты не понимаешь. Я… я несчастлива.

– Ради бога, Инес! – Мишель отбросил одеяла и выбрался из кровати. – Ты только об этом и думаешь? О собственном счастье? – И вихрем вылетел из спальни, прежде чем она успела хоть что-то сказать в ответ. Инес в гневе стирала хлынувшие из глаз слезы. Ну почему слова мужа ранили ее так больно?

Теперь, в глубокой темноте, осыпанная бесчисленными упреками Мишеля, Инес почувствовала, как в душе ворочается нечто новое: негодование. Она сбросила одеяла и, трясясь от холода, нашарила кофту – рождественский подарок от Селин, которая сама ее связала. Инес тогда смутилась: она-то подарила Селин лишь тюбик губной помады, добытый на черном рынке через сына знакомого винодела. По военному времени это была роскошь – многие женщины за неимением лучшего красили губы свекольным соком, – однако Селин лишь принужденно улыбнулась в ответ, пробормотала слова благодарности и отвернулась с немым упреком.

Инес тошнило от ощущения собственной бесполезности, мелочности, беспринципности. Конечно, она не так хорошо разбирается в текущих событиях, как Мишель, Селин и Тео, но это не значит, что ей ни до чего и дела нет. И пусть в виноделии она тоже смыслит мало, Мишель не должен постоянно заставлять ее чувствовать себя тут лишней. Довольно с нее. Сейчас, пока хватает духу, она пойдет и выскажет Мишелю все.

Она зажгла лампу и всунула ноги в когда-то крепкие и теплые, а сейчас разваливающиеся сапоги. От долгой носки подошвы протерлись, на мысках образовались дыры, но других не было, а эти хоть как-то защищали от промозглого февральского холода. Надев поверх кофты старое пальто и натянув на голову шерстяную шапочку, она выскользнула из задней двери в промозглую темень.

Лампа была бессильна одолеть непроглядный мрак, и только у дверей погреба брезжил слабый свет – значит, Мишель там, внизу. Пора поговорить с ним начистоту.

Спускаясь по каменным ступеням из безмолвного заснеженного мира наверху, она отчетливо слышала глухой звук своих шагов. Однако свет, видневшийся в одном из правых ответвлений туннеля далеко впереди, оставался неподвижным. Разве Мишель ее не слышит? Инес собралась его окликнуть, когда верх взяла обида: нет уж, пусть решит, что это приближается немецкий солдат, пусть сам почувствует, каково это – ощутить себя неловко на собственной территории.

Она молча свернула за угол в тускло освещенный коридор, и у нее перехватило дыхание: Мишель был не один. Рядом с ним стоял высокий смуглый мужчина, и оба держали пистолеты, угрожающе направленные в ее сторону. Инес тихонько вскрикнула и бросилась бежать.

– Стой, Инес, – зарычал Мишель и в два шага настиг ее, схватил за руку выше локтя и затащил обратно в коридор. Другой мужчина – на его черном пальто виднелись нерастаявшие снежинки, а левую щеку от брови до подбородка пересекал глубокий шрам, – все еще целился ей в голову.

Инес снова закричала, и Мишель крепче сжал ее руку.

– Ради бога, Инес, тише! – Он повернулся ко второму мужчине. – Все в порядке. Это моя жена.

– Твоя жена, – равнодушно повторил мужчина. Спустя еще мгновение он опустил оружие, но продолжал подозрительно смотреть на Инес, сощурив маленькие черные глазки. – Что она здесь делает?

Но Инес больше не слушала – она разглядела то, что находилось позади мужчин. Там стояли три незакрытые винные бочки – такие используются для выдержки вин с одного виноградника перед купажированием, – а внутри них поблескивали винтовки. Несколько десятков.

– Мишель, – выдохнула Инес, не в силах оторвать взгляд от оружия.