Жена винодела

Тео ранним утром отправился в Реймс за продуктами, а Инес попросилась поехать с ним, чтобы увидеться с Эдит. Впервые за месяц с лишним Селин и Мишель остались вдвоем. Сейчас они отдыхали после близости, лежа бок о бок на стопке потертых одеял. Рука Мишеля покоилась на округлившемся животе Селин.

– Любимая, подумай, какой это страшный риск, – тихо говорил Мишель, рисуя пальцем круги вокруг пупка Селин, а она чувствовала, как внутри шевелится ребенок.

– Еще страшнее не помогать. – Селин с полузакрытыми глазами положила голову Мишелю на грудь, он запустил пальцы ей в волосы и стал легонько гладить ее по голове, так нежно, что ей стало казаться, что она вот-вот уснет. – Вполне возможно, что мне и самой понадобится воспользоваться маршрутом для беженцев. И не забывай, что в нашем ребенке тоже есть еврейская кровь. Кто знает, что еще удумают немцы? Лучше нам включиться в сеть и стать частью системы спасения, чтобы иметь возможность бежать, если понадобится.

Мишель молчал, но его пальцы перебирали волосы Селин более нервно, чем прежде. Наконец он сказал:

– Система спасения не поможет нам, если мы погибнем.

– Постараемся остаться в живых.

– А как по-твоему, Инес мы можем доверять?

Стоило Мишелю произнести имя жены, как блаженная дрема мигом слетела с Селин, и она резко села.

– Посмотри на нас самих, Мишель, – стоит нашим супругам куда-нибудь отбыть, как мы крадемся в погреба. Инес заслуживает больше доверия, чем мы с тобой.

Мишель тоже сел, затем поднялся и подал руку Селин. Ноги у нее теперь сильно отекали, а живот делал ее неповоротливой.

– Думаю, ты права, – сказал он. – Но что, если она узнает про нас…

Селин сглотнула: в какой-то момент тайну придется раскрыть: при одной лишь мысли об этом ей делалось нехорошо. Столько боли, столько смятения – и все по ее вине! Но пока война не закончится, ничего говорить нельзя, ведь измена толкает людей на чудовищные поступки.

– Мишель, в ближайшее время она ничего не узнает.

– Если мы собираемся принимать еще беженцев, надо будет рассказать об этом Тео. Иначе он рано или поздно наткнется на них сам, это только вопрос времени.

– Знаю. – Селин уже не раз задумывалась о том, чем они рискуют, если посвятят в подпольную работу ее мужа. Но выбора не было – по крайней мере, если они собираются спасать людей. И собственные души.

Селин предполагала реакцию мужа, но никак не ждала такого яростного отпора.

– Нет. – Тео сидел за столом, скрестив руки, его суп остывал в тарелке, а Селин перед ним сжимала ладони в горячей мольбе. – Нет, Селин. Исключено. Это нас не касается.

– Как это не касается? Как такое можно говорить?

Тео пожал плечами:

– Мы живем уединенно, далеко от города. Нас никто не трогает, и мы никого не трогаем. Не будем высовываться, так и переживем войну.

– Ты правда веришь, что, если не высовываться, это спасет меня?

– Забирают только евреев, рожденных за границей, а остальные…

– Хватит! – Селин так резко вскочила на ноги, что чуть не потеряла равновесие. Положив одну руку на живот, а другой опираясь на стол, она повторила: – Хватит! Ты просто пережевываешь то, что скормили тебе немцы.

– А то, что говоришь ты, – всего лишь пропаганда их врагов. Нас с тобой ни то, ни другое не касается. Единственный способ обеспечить нашу безопасность – это ничего не делать!

– Ничего не делать – это для трусов! – выкрикнула она.

– Нет! – Лицо Тео побагровело, он встал и ударил по столу ладонями. – Считать, что ты можешь что-то изменить, – это для дураков!

– Но если не мы, то кто? Если каждый будет думать только о собственной участи, то кто спасет нас? Кто спасет Францию?

– Спасет Францию? – Тео засмеялся горьким смехом. – Ее уже поздно спасать, Селин. И взгляни, взгляни на ситуацию, в которую мы попали. – Он показал на ее живот. – Ты беременна! Как мы допустили такую ошибку? Конечно, я буду любить нашего ребенка, но это же еще один еврей, которого придется защищать, еще одна обуза! У нас только один выход – держаться так, чтобы не привлекать внимания немцев.

– Так ребенок для тебя – обуза?

– Я не это имел в виду. Просто с рождением ребенка наше положение станет еще опаснее. Мы должны подумать о нашем ребенке.

– Я и думаю о ребенке. Я стараюсь ради его будущего!

– А я – ради сохранения твоей жизни! – проорал Тео.

– Ты считаешь, что у тебя есть такая возможность, а на самом деле ее нет. Ты для немцев ничто, ничто. Даже меньше, чем ничто, потому что женился на еврейке. Ты уже в опасности, Тео, просто ты этого пока не видишь.

Он покачал головой и снова сел за стол.

– Нет. Мой ответ – нет. Я не согласен помогать беженцам. Я не согласен незаконно укрывать евреев. И я не даю тебе разрешения подвергать риску себя – или моего ребенка.

– Тео! – воскликнула Селин с отчаянной мольбой в голосе.

– Нет. Это мое последнее слово. – Он бросил на нее еще один взгляд и вышел из комнаты. Через несколько секунд Селин услышала, как хлопнула входная дверь.

Она медленно опустилась на стул, положив руку на живот. Интересно, подумалось ей, слышит ли ребенок ее голос, чувствует ли ее решимость?