Жена винодела

– Селин, доброе утро. – Мишель вежливо кивнул, словно не он этой ночью сжимал ее, голую, в своих объятиях, словно не он сделал ребенка, плавающего в ее утробе, словно не он знал ее так близко, как только мужчина может знать женщину. – Я просто хотел сказать Тео, что Инес взяла машину.

Селин сглотнула, но все равно не смогла выдавить ни звука.

– Не знаете зачем? – спросил Тео.

Мишель колебался:

– Нет.

– Однажды она просто убьется, – проворчал Тео.

Селин и Мишель обменялись виноватыми взглядами.

– Да, этого я как раз и боюсь, – кивнул Мишель. – Так что я намерен зайти к месье Летелье и попросить у него машину, чтобы попробовать найти Инес.

– Я уверен, что она поехала в Реймс, – сказал Тео. – Повидаться с той своей подругой. Найдете ее в их брассери, можете не сомневаться.

– Да, наверное, – согласился Мишель и снова бросил взгляд на Селин. – В любом случае я хотел, чтобы вы знали, куда я направляюсь.

– Удачи, – сказал Тео, а Селин по-прежнему не могла вымолвить ни слова; тугой ком вины перекрывал ей горло.

Позже, когда Тео спустился в погреба, чтобы переставить недавно наполненные бутылки, Селин слонялась по дому, словно привидение, и ждала вестей от Мишеля. Вдруг в животе резко потянуло, и по бедрам потекло, заливая платье и туфли. Ухватившись за стул, чтобы не упасть, она в ужасе смотрела на лужи на полу. Но ведь еще слишком рано? Ребенок должен появиться на свет только через полтора месяца. Это невозможно.

Тем не менее это случилось. Воды отошли, и ей нужна помощь. С учащенно бьющимся сердцем, поддерживая руками живот, Селин добрела до входа в погреба.

– Тео! – крикнула она в открытую дверь.

Что, если Бог ее наказывает?

– Тео!

Что, если ребенку грозит опасность?

Муж не откликался, и Селин, ухватившись за перила, осторожно спустилась в подвалы.

– Тео! Ты мне нужен!

Что, если Тео с самого начала знал, что она ему лжет, – просто по ее лицу?

– Тео! – закричала она и вдруг увидела его. Он вынырнул из камеры, вытирая руки тряпицей.

– Селин? Что случилось?

– Ребенок! – с трудом выговорила она. – Я рожаю.

– Уже? Но еще слишком рано!

Внезапные схватки заставили ее согнуться от боли.

– Пожалуйста, Тео, помоги мне.

С побелевшим от страха лицом он подхватил ее на руки и понес к лестнице.

– Я должен поехать за помощью.

– На винограднике у подножья холма живет акушерка, мадам Фуко, – сказала Селин.

– Но у нас нет машины. Проклятье!

Это тоже вина Селин. А если ее ребенок умрет из-за того, что она вынудила Инес уехать?

– Ты можешь пойти к ней пешком?

– Я не могу тебя оставить. – Тео на руках нес ее к дому.

– Ты должен, Тео. Нам нужна помощь. Со мной все будет в порядке. – Селин не была в этом уверена, но в присутствии акушерки у ребенка будет больше шансов.

Тео с неохотой кивнул. Войдя в дом, он осторожно положил жену на кровать, потом принес ей второе одеяло и стакан воды. Снова начались схватки, и Селин пыталась сосредоточиться на дыхании.

– Я возьму велосипед Мишеля. Вернусь как можно быстрее, Селин. Обещаю.

Селин улыбнулась ему сквозь слезы. Все правильно. Мишель уехал. Тео по-прежнему верит, что это его ребенок. Селин – чудовище, и это начало ее наказания.

– Я люблю тебя, Селин, – сказал Тео и вышел.

– Иди, Тео, – ответила Селин, потому что больше не могла лгать. По крайней мере, теперь. Потому что теперь она уповала на помощь Бога.

Ребенок, крошечный и фиолетовый, появился на свет в четвертом часу дня, покуда Тео смотрел во все глаза, а мадам Фуко, болтливая женщина с редкими седыми волосами и объемистой талией, втолковывала вопящей от боли Селин, как нужно дышать и тужиться. Это был мальчик, чуть больше предплечья Селин, весом около двух килограммов. Но мадам Фуко принялась массировать ему грудь, вдувать воздух в легкие, и спустя целую, полную ужаса минуту он наконец закричал; тоненький писк, похожий на кошачье мяуканье, вызвал у Селин слезы облегчения.

Солнце клонилось к горизонту, Мишель еще не вернулся, младенец дрожал, даже завернутый в одеяла, даже в объятиях Селин. Она слышала, как мадам Фуко сказала Тео:

– Не уверена, что он выживет.

Он должен выжить! Должен, иначе все бессмысленно. Селин гладила его головенку, покрытую редким черным пухом, целовала крошечные щечки, по-прежнему синеватого оттенка.

– Мой малыш, мой малыш, – снова и снова шептала она. – Ты боец, как твой папа. Пожалуйста, родной мой, борись. Не сдавайся, ради меня.

Когда муж старой акушерки приехал забрать ее домой, дыхание младенца уже выровнялось. Глазенки – синие и ясные – открылись и с удивлением смотрели на мать, а губы даже смогли найти ее грудь. Некоторое время он сосал, жадно глотая.

– Утром я попытаюсь найти врача, – пообещала мадам Фуко. – Держите его в тепле. Он ест – и это добрый знак.

– Не знаю, как я смогу вас отблагодарить, – сказала Селин, не отрывая взгляда от сына.

Вскоре она задремала, а Тео следил за дыханием ребенка у нее на груди, а когда Селин проснулась, нежно поцеловал ее и погладил лоб малыша.