Жена винодела

В камере с тайной комнатой они нашли одеяла на том же месте, где бросили их прошлой ночью, когда на них наткнулась Инес и мир перевернулся. Неужели это случилось лишь вчера? Мишель помог ей устроиться на груде мягкой ткани, и Селин на мгновение показалось, что все это был дурной сон, что Инес не знает правды и что опасность не вьется вокруг них, точно смерч.

Мишель захотел подержать сына, и Селин осторожно протянула ему спящего младенца. Она смотрела, как Мишель нежно гладит лицо ребенка, и ее сердце наполнилось целительной радостью: она чувствовала, как счастье поднимает их на своих крыльях.

Но потом вспомнилась Инес, ярость в ее глазах, боль, которую Селин ей причинила, и мираж рассеялся.

– Мишель, я волнуюсь, – сказала Селин. – Когда Инес вернулась домой, она как будто хотела сказать что-то важное, но увидела ребенка и…

Мишель кивнул, не отрывая взгляда от младенца. Потом снова потрогал крошечное лицо сына.

– Я тоже беспокоился, но мы с ней поговорили. Все в порядке. Она просто расстроилась из-за вчерашнего. Естественно. Теперь она отдыхает.

– И все же она хотела нас о чем-то предупредить. – Тревожное чувство не покидало Селин. – Может, что-то случилось, Мишель? А вдруг она кому-то рассказала, что мы сделали с Рихтером?

– Невозможно, – твердо отвечал он. – Не забывай, что она соучастница. К тому же она на такое не способна. Она нас не предаст.

Селин опустила голову, чувствуя предательницей себя.

– Знаю.

– Кроме того, кому она может сказать, кроме Эдит? А Эдит мы, вне всякого сомнения, можем доверять.

Это немного успокоило Селин.

– Надеюсь, ты прав. – Селин, все еще сомневаясь, снова устроилась рядом с Мишелем, и он передал ей младенца. Малыш, открыв синие глаза, посмотрел на Селин, и все тревоги тотчас улетучились. – Как мы его назовем? – спросила Селин.

– А что говорит Тео?

– Это не его ребенок. – Мишель молчал, и Селин прибавила: – Я тут подумала… Может, Давид?

– Тот, кто бросил вызов Голиафу, – прошептал Мишель, – и выжил. Это чудесно, Селин. Давид. Наш сын Давид.

– Наш сын Давид, – повторила Селин.

Когда их крошечный сын наконец заснул, вместе с ним заснула и Селин – усталость взяла свое. Она знала, что, пока Мишель рядом, ей ничего не грозит.

Селин разбудил стук распахиваемой двери, топот ног по каменным ступеням и далекие крики наверху.

– Мишель! – вскрикнула она, вскочила и крепко прижала к себе Давида. – Вставай!

Мишель, дремавший подле нее, вздрогнул, в глазах его метнулась паника, он вскочил на ноги и загородил собой Селин, оттесняя ее в камеру, словно надеялся своим телом заслонить ее от того, что их ждет.

– Что? Что случилось?

– Не знаю.

Разбуженный резкими движениями родителей или их страхом, Давид пошевелился и захныкал. Селин поспешно сунула ему грудь, но у него никак не получалось ухватить сосок, и малыш заплакал еще громче.

– Надо, чтобы он затих, – сказал Мишель. – А то его услышат. И найдут нас!

– Знаю. – Селин тоже заплакала, и ее слезы капали на лицо Давида. – Тише, милый, – прошептала она, но в голосе ее слышалась дрожь, и младенец заплакал еще громче.

Послышались окрики на немецком, приближающиеся тяжелые шаги и чей-то вопль. Это кричала Инес – она звала Селин. Селин прижалась к Мишелю, а ребенок плакал между ними.

– Я буду всегда тебя любить, – прошептал Мишель, крепко обнимая ее. – Не забывай об этом. И я ни о чем не жалею, ни об одном мгновении.

И тут у входа появились немцы; их было четверо, и они направили оружие на Селин, Мишеля и ребенка.

– Runter, runter![36] – рявкнул один из них. – Bas, bas![37] На землю!

– Пожалуйста, не трогайте ребенка, – закричала Селин, но немцы, не обращая на нее внимания, вырвали плачущего Давида из рук матери. Один из них скрылся вместе с ребенком, другой швырнул всхлипывающую Селин на пол и прижал коленом.

– Halt die Klappe! – крикнул солдат. – Заткнись!

Но Селин не могла, потому что больше не видела Давида, его плач становился все тише, а единственным ее желанием было защитить сына – если она этого не сделает, то ее жизнь ничего не стоит. Мишель лежал рядом с ней: его несколько раз ударили головой о каменный пол, пока он не перестал кричать.

– Мишель! – позвала Селин, и он повернулся к ней и посмотрел затуманенным взглядом. Слава богу, жив.

– Мишель Шово, вы арестованы за убийство гауптмана Карла Рихтера, – гаркнул один из немцев, рывком поставил Селин на ноги и вытолкнул в камеру. Она лихорадочно оглядывалась, ища сына. Один из солдат держал его под мышкой, словно буханку хлеба, но Давид был жив – он кричал и дрыгал ножками, выпроставшимися из одеяла.

Рыдания сдавили горло Селин.

– Пожалуйста, все что угодно, только не трогайте ребенка.

– Заткнись, еврейка. Ты тоже в этом замешана?

А затем среди этого хаоса вдруг появилась Инес – лицо красное, глаза безумные. Она выхватила ребенка у немца – тот хотел было возразить, но Инес снова испустила вопль, низкий, нечеловеческий, похожий на рык животного, и солдат попятился, испуганно вскинув руки.