Жена винодела

Тео рассказал об этом Инес после того, как собрал свои вещи и сухо попросил отвезти его в Реймс.

– Куда вы едете? – спросила она со слезами на глазах. Маленький Давид крошечными холодными ручками теребил ее платье, ища грудь, но ей нечего было ему предложить. Как уберечь его от гибели?

– На юг, – ответил Тео. – В Бургундии есть винодельни, и им пригодится человек с моим опытом.

– Когда вы вернетесь? – спросила Инес.

– Никогда. – Он указал на Давида. – Когда отвезете меня на вокзал, поезжайте к мадам Фуко. Она скажет, чем кормить ребенка.

Инес кивнула и завернула малыша в еще одно одеяло, чтобы он не замерз. Тео держал его, пока они в молчании ехали в Реймс. Глаза Инес наполнялись слезами каждый раз, когда она представляла безжизненное тело Мишеля, распростертое на холодной земле. Что она натворила?

– Что будет с Селин? – спросила Инес, лавируя среди узких улочек Реймса.

– Не знаю. – Тео умолк и долго смотрел в окно. – Наверное, отправят на восток. Они не любят казнить женщин на площадях, если вина не очевидна.

– А что будет с «Мезон-Шово»?

– Думаю, он теперь ваш. – Тео пожал плечами. Но на вашем месте я бы уехал. Как можно дальше. Хотя от правды не убежишь.

Инес увидела, что в глазах у него полыхает ярость. Помимо Мишеля и Селин, Тео злился и на Инес. Он знал, что она сделала, – или, по крайней мере, догадывался.

– Мне так жаль, – прошептала она. – Я ничего этого не хотела.

В ответ Тео лишь хмыкнул, а когда они остановились у вокзала, аккуратно положил Давида на переднее сиденье, захлопнул дверцу, закинул сумку за спину и ушел, сгорбив плечи и не оглядываясь.

Инес еще долго смотрела ему вслед, пока немецкий офицер не наклонился к ней и не постучал в стекло.

– Проезжайте, мадам. – От низкого, с сильным акцентом, голоса веяло замогильным холодом.

Инес вытерла слезы, положила ладонь на спящего ребенка и тронулась с места. Она поедет к мадам Фуко. Отдаст все свои силы, чтобы защитить Давида. Мишель мертв, Селин нет, и Давид – все, что у нее осталось.

Мадам Фуко помогла Инес достать немного детской смеси и сказала, что нужно официально зарегистрировать Давида, чтобы получать на него продуктовые карточки, но Инес пугала мысль о том, что власти узнают, кто настоящие родители ребенка, и заберут его. Поэтому однажды вечером она остановила машину у квартиры Антуана. Оставив спящего Давида на сиденье и не переступая порога дома, она заявила Антуану, что если он не обеспечит ее детским питанием, то она сочинит историю, как он работал на подполье и шпионил за нацистами, и расскажет немецкому командованию.

Антуан было посмеялся над ее угрозами, но что-то в лице Инес остановило его, и он согласился.

– Но ты у меня в долгу, – мрачно бросил он ей в спину, когда она уже уходила.

– Не строй иллюзий. – Она обернулась, чувствуя, как ярость прожигает ее изнутри. – Ты получишь все, что заслужил. Я не успокоюсь, пока этого не произойдет.

Он кивнул, явно восприняв ее слова как обещание, а не как угрозу. Когда дверь закрылась, Инес плюнула на ступеньку крыльца. Да, она виновата, и это бремя с ней навсегда, но ее предательство все же было неумышленным – горе и алкоголь развязали ей язык. Убил Мишеля, в сущности, Антуан. И она ненавидела его почти так же, как себя.

Доехав до брассери «Мулен», Инес взяла Давида и вошла внутрь. Эдит стояла за барной стойкой. При виде Инес с ребенком на руках ее глаза широко раскрылись. Она жестом показала на лестницу в глубине зала, и Инес торопливо пересекла ресторан, стараясь не смотреть на немцев.

– Господи, Инес, я слышала о Мишеле, – сказала Эдит, когда поднялась вслед за ней в квартиру. Она обняла подругу и погладила лобик ребенка. – Мне так жаль. Как ты? Что произошло? Это ребенок Селин?

– Да, это Давид. – Эдит коснулась руки младенца, и Инес вдохнула, собираясь с духом: – И как выяснилось, сын Мишеля.

Эдит вскинула голову:

– Что?

– Ох, Эдит, что я натворила?

Всхлипывая, Инес рассказала обо всем, чувствуя, как Эдит отстраняется, отодвигается от нее. Это физическое отвращение только укрепило Инес в ненависти к себе.

– Я не знаю, что делать. – Давид пошевелился и заплакал, и Инес достала бутылочку с молоком, приготовленным из остатков смеси, которую дала мадам Фуко.

Эдит осторожно взяла Давида, потом бутылочку и дала ему – с такой нежностью, что сердце Инес замерло. Давид смотрел на Эдит широко раскрытыми глазами, жадно глотая желтоватую жидкость, а она воркующим голосом разговаривала с ним; ее глаза тоже наполнились слезами.

– То, что ты сделала, теперь не имеет значения, – сказала она. – Теперь важно только то, что ты заботишься об этом ребенке.

– Не нужно меня утешать, Эдит. Оставь эти банальности.

– Отлично, пусть будет по-твоему. – Эдит нежно баюкала ребенка, но голос ее звучал твердо и уверенно. – Мишель был хорошим человеком. Он сделал для Сопротивления больше, чем ты можешь вообразить. Был ли он тебе хорошим мужем? Наверное, нет, но можешь ли ты сказать, что была ему хорошей женой?

– Нет, – прошептала Инес. – Конечно, нет.

– Ты ведь понимаешь, что Селин тоже умрет. – Тон Эдит немного смягчился.