– Понимаешь, похоже, мне нужно было уехать от Эрика как можно дальше, чтобы понять, что я совсем по нему не скучаю. Я скучают по
– Только не дай волне унести себя. – Бабушка Эдит наклонилась к Лив и с неожиданной пылкостью сжала ее руки. – В жизни, моя дорогая, следует слушаться себя. Прошлое переписать нельзя, но можно жить полной жизнью здесь и сейчас.
– Бабушка Эдит…
– Нет, дай мне сказать. Пожалуйста. Я слишком поздно поняла, что смысл жизни – любить и уважать других. Нет ничего проще. Но для начала нужно любить и уважать себя. Найти свое счастье. Ты должна, милая. Должна, иначе однажды окажешься старой и одинокой, окруженной одними сожалениями.
– Бабушка Эдит, зачем ты мне все это говоришь? – раздраженно спросила Лив. – Я ценю твои советы, но неужели ты меня сюда привезла только ради них? Может, ты хотела сказать мне что-то еще? Или вся эта авантюра – только для того, чтобы познакомить меня с овдовевшим внуком твоего старого друга? Но сделать это можно сотней других способов. Честно говоря, проще было бы дать мне адрес его электронной почты и сказать: «Лив, этот горячий парень одинок и живет в Шампани». И я бы клюнула. Я люблю горячих парней. И шампанское.
Тут бабушка Эдит все-таки позволила себе улыбнуться.
– Признаю, я надеялась, что вы с Жюльеном поладите. Но не ожидала, что вы начнете трахаться практически на публике. Это так у вас теперь называется?
Лив почувствовала, что ее щеки вновь заливает румянец.
– Ты правда решила меня уесть?
– Возможно – но совсем чуть-чуть. – Озорная улыбка снова заиграла на бабушкиных губах, но ее тотчас смыло печалью. – Видеть тебя с ним в этом месте, в «Мезон-Шово»… Иногда пути Господни мне кажутся очень странными и загадочными.
– То, что там произошло, как-то связано с дедушкой Жюльена?
– Не совсем.
– Тогда что? Что ты боишься мне рассказать?
Бабушка Эдит опустила взгляд на свои руки, старые, узловатые, распухшие от артроза. Вспоминает былое, подумала Лив, годы, когда ее муж Эдуар был еще жив.
– Я не боюсь, Оливия. Просто очень тяжело возвращаться в прошлое, когда ты изо всех сил пыталась его забыть.
– Что тогда произошло, бабушка Эдит?
– Чудесные вещи. И ужасные. Любовь двоих, которые следовали велению сердца, и предательство той, которая думала только о себе. И ребенок. Прекрасный ребенок, который родился прямо там, в «Мезон-Шово», и который изменил все. Я привезла тебя сюда, Оливия, чтобы рассказать обо всем этом, но боюсь, правда окажется более горькой, чем я думала.
– Расскажи мне. Пожалуйста. Я пойму все, что бы это ни было.
– Правда? – Бабушка Эдит покачала головой: – Нет, не поймешь, конечно. Но все-таки я права, что привезла тебя в «Мезон-Шово», хотя далось мне это нелегко. Это следовало сделать давным-давно. Надо было привезти сюда и твоего отца, Оливия, но у меня не хватило духу.
– Почему? Какое отношение «Мезон-Шово» имеет к нам?
Бабушке Эдит потребовалась почти минута, чтобы собраться с мыслями.
– Милая моя, твой отец и был тем ребенком, который здесь родился – плодом страстной любви двух людей. Дело в том, что его отец – твой настоящий дедушка, которого звали Мишель Шово, – был владельцем «Мезон-Шово».
– Постой. Что? Эдуар Тьерри
– Нет, милая. – Пожилая женщина тяжело вздохнула. – Понимаешь, родная моя, я не была матерью твоего отца. Но я любила его так, как только мать может любить сына. И люблю тебя так сильно, как бабушка может любить внучку. Но я всегда знала, что этого недостаточно. Моя любовь не может заменить то, что у тебя отняли.
– Я… я не понимаю. Что ты такое говоришь?
Бабушка Эдит встала и положила ладонь на плечо Лив. Ее била дрожь.
– Я говорю, что люблю тебя, Оливия, и сожалею о своих ошибках. После рождения твоего отца я старалась изо всех сил. Но этого всегда было мало.
И прежде чем Лив успела еще хоть что-то спросить, бабушка Эдит встала и вышла. Щелкнул замок ее спальни, а Лив, потрясенная и растерянная, смотрела на закрытую дверь и прислушивалась к доносящимся из-за нее сдавленным рыданиям.
Глава 30
Инес
Мишеля казнили в тот же день у штаба гестапо на улице Жанны д’Арк в Реймсе, в двух кварталах от брассери «Мулен». Тео уверял Инес, что не доносил на него – разъяренный предательством, он собирался это сделать и ринулся в город на велосипеде, но по дороге передумал: как бы гнусно ни поступили Мишель и Селин, он не вправе распоряжаться жизнью другого человека.
В Реймсе он видел, как солдаты выволокли Мишеля, избитого и окровавленного, из здания и прислонили к стене. И прежде чем он успел упасть, в него одновременно выстрелили четверо солдат.