Жених по объявлению

Жанка коротко буркнула в ответ и опять повернулась к Алику, продолжая что-то ему веселое рассказывать. Алик слушал и как бы невзначай касался ее ноги.

Лёнька, смущенный, побрел вдоль ларьков, блуждая взглядом по ярким наклейкам и оберткам. На полпути его окликнули.

— Лёха, вот они предлагают дело, — сказал Макс, показывая на двух кавказцев.

Лёнька, вглядываясь в лица, пожал кавказцам руки.

— Надо груз переправить лабусам, — продолжал Макс. — Они засвечены и боятся. Платят зелененькими. Скажи дома, что поехал на дачу к Серому, будем там до конца недели.

…Груз, два кожаных мешочка примерно по килограмму, они доставили в Литву без происшествий. Там им дали бумажку в виде расписки, а что в ней было написано — ни Макс, ни Лёнька разобрать не смогли: какие-то значки, цифры непонятные.

Кавказцы, посовещались на своем языке, отсчитали и выдали Максу двести долларов. У Лёньки при виде таких денег челюсть отвисла, а Макс, наоборот, скривил губы.

— Я чо-то не понял? — сказал он тому, что постарше.

Жители гор опять заклекотали, и старший добавил еще сотню.

— Сволочи! — тихо возмущался Макс. — Зажали уан хандрит. Но ничего, на коленях приползут и уговаривать будут взять тысячу.

Лёнька молчал — он гадал, сколько же ему перепадет.

— Зайдем, отметим это дело, — сказал Макс, когда они шли по улице.

В кафе Макса все знали, все кивали ему, подсаживались к его столику, наливали себе без стеснения коньяк и кока-колу. Макс был счастлив своей щедростью. Захмелевшему Лёньке он сунул сотню.

— Смотри, не потеряй, — наказал. — Хочешь вон ту, ближе к стойке которая? Десять баксов. А вторая, блондинка, — пятнадцать. Но согласится и за трояк.

— У нее рот, как у жабы.

Лёнька вспомнил губы Жанки: ей бы за один только поцелуй он отдал бы все сто.

— Если бы у нее был другой рот и другие ноги, она бы ошивалась в «Интуристе», ей бы платили такие бабки, что не всякому министру культуры могут присниться.

Спалось Лёньке всю ночь тревожно, а в пять он проснулся окончательно. «Куплю куртку. Штаны и кроссовки — в следующий раз, — прикидывал, глядя в светлеющее окно. — А может, лучше наоборот? Куртка хорошая стоит около сотни, штаны и кроссовки обойдутся дешевле».

К открытию рынка он был уже у ворот. Не дав, как следует, разложить товар, уже щупал, мял, прикидывал на себя, опять мял в горсти кожу.

— Что ты мнешь, что ты жамкаешь? Это же не… Лучше не станет! — возмутилась хозяйка товара. Лёнька, покраснев, отошел к другому продавцу, подальше от этой наглой бабы, и там сторговал за восемьдесят пять коричневую турецкую курточку. И, как ему ни хотелось домой, чтобы покрасоваться перед зеркалом в обновке, он задержался на толкучке: искал подарок Жанке. Долго бродил вдоль ларьков, разглядывая блестящие безделушки. «Косметика сотрется и забудется, — рассуждал он, разглядывая изящные коробочки французской косметики. — Надо, чтобы на всю жизнь память». И он купил за десять баксов цепочку со знаком зодиака.

«Перед закрытием ларька приду к ней, — мечтал Лёнька, — суну пять баксов и скажу: «Две самые лучшие шоколадки», — а когда она мне их подаст, положу на них коробочку с цепочкой и верну ей со словами: «Это вам, миледи»«.

Домой Лёнька не бежал, а летел, не чуя под собой ног. Битый час крутился перед зеркалом, включал и выключал свет, засовывал руки в карманы, расстегивал и застегивал манжеты, надевал рубашки, свитера.

Остановился на том, что «молния» будет застегнута до уровня карманов, — так лучше видна расстегнутая рубашка и тельник; манжеты тоже будут расстегнуты, — это подчеркивает свободу и независимость, наплевательское отношение ко всему.

Как долго тянулось время до вечера! Пришли мать с Валеркой. Валерка протянул брату половину сушки, сглотнув при этом обильную слюну. «А я ему так ничего и не купил, — пронеслось упреком. — Ладно, куплю этому хмырю шоколадку, маленькую, и себе такую же, а Жанке одну, самую большую».

— Это откуда у тебя? — с тревогой спросила мать, увидев куртку на стуле.

— Не бойся, не украл. Заработал и купил, — с присущей его возрасту грубостью ответил Лёнька.

— Где заработал? Как заработал? — совсем всполошилась мать.

— Где, где! Сигареты разгружали фирмачам. Вот они и заплатили.

— Не ври! Столько они не заплатят, не такие дураки. — Мать вплотную подошла к сыну и взяла его за плечи. — Говори, откуда у тебя такие деньги и где ты был три дня? На даче тебя не было, я спрашивала у матери Сергея!

— Отстань! — тряхнул Лёнька плечами. — Я сказал тебе все.

— Как ты разговариваешь с матерью?! Как тебе не стыдно! — Мать отвернулась к окну, поднесла ладони к лицу.

— Ну что ты опять ревешь? Чуть что сразу плакать! Я же сказал, что заработал!

— Связался с этим Максом, погубит он тебя, — всхлипывала мать. — Что ему надо от тебя? Он же старше. Есть же хорошие дети, ну и дружи с ними. Не терпится влететь куда-нибудь.

— Заладила!

— Да, заладила. Посмотрим, когда у тебя свои дети будут, что ты запоешь, глядя на такие выходки.

— Какие выходки? Какие выходки? — выкрикнул Лёнька. — Что плохого, что я дружу с Максом? Он, если хочешь знать, не жмот какой-нибудь, последним поделится.