Женщина французского лейтенанта

После описанного дня прошло пять ничем не примечательных. Возможностей для дальнейших обследований оползневого уступа Чарльзу за это время не подвернулось. Один день заняла экскурсия в Сидмут; остальные утра ушли на визиты или более приятные забавы вроде стрельбы из лука, вошедшей в моду среди юных английских дам; темно-зеленое облачение de rigueur[53] им так шло и так радовало глаз джентльменов, что они, словно ручные, вытаскивали стрелы из мишени (в которую близорукая Эрнестина, увы, редко попадала) и приносили их охотницам с милыми шутками о пронзающем сердца Купидоне и девице Марианне, возлюбленной Робин Гуда.

После обеда Эрнестина обычно уговаривала его провести время у тетушки. Там обсуждались серьезные материи: нынешний дом в Кенсингтоне слишком маленький, а права на аренду фешенебельного особняка в Белгравии, куда они со временем переедут, еще два года не смогут перейти в руки Чарльза. Небольшая contretemps[54] заметно повлияла на Эрнестину; она сделалась с ним на редкость почтительной, такой послушной женушкой, что он чувствовал себя этаким турецким пашой и даже умолял ее сказать что-нибудь поперек, а то ведь впереди их ждет христианский брак.

Чарльз страдал от ее готовности удовлетворить любую его прихоть, но при этом проявлял хорошее чувство юмора. Ему хватило проницательности, чтобы понять: она сама не ожидала от себя такой перемены. До размолвки она, пожалуй, была больше влюблена в идею брака, чем в будущего супруга, а теперь оценила не только статус, но и мужчину. Чарльз, надо признать, находил этот переход от внешней сухости к влажности порой несколько назойливым. Конечно, ему нравилось, что ему льстят, над ним трясутся, с ним консультируются, с его мнением считаются. Какому мужчине это не понравится? Но за годы совершенно свободной холостяцкой жизни он по-своему тоже успел превратиться в совершенно испорченного ребенка. Никак не мог привыкнуть к тому, что эти утра ему больше не принадлежат и что планами на день, возможно, придется пожертвовать из-за какой-нибудь прихоти Тины. Конечно, он всегда мог сослаться на долг; у него, как у любого мужа, есть свои обязанности, и он должен их исполнять – все равно что во время прогулок по сельской местности носить толстую фланелевую рубашку и кованые ботинки.

А вечера! Эти освещенные газовыми лампами часы, которые надо как-то заполнить в отсутствие кино и телевидения! Тем, кто горбом зарабатывал себе на жизнь, было попроще: после двенадцатичасового рабочего дня проблема, что делать после ужина, решалась легко. А вот несчастных богачей остается только пожалеть; какую бы они ни получили свободу в течение дня, условности требовали, чтобы вечером они поскучали в компании. Давайте же посмотрим, как Чарльз с Эрнестиной вдвоем преодолевают очередную пустыню. По крайней мере, обошлось без тетушки Трантер – благонравная дама пошла на чай к болеющей соседке, старой деве, точной копии ее самой, не считая внешности и послужного списка.

Чарльз красиво разлегся на диване, тремя пальцами подпирая подбородок и положив еще два на щеку, а локоть покоится на подлокотнике; его серьезный взгляд поверх аксминстерского ковра с многоцветным узором устремлен на Тину, читающую книжечку в красном сафьяновом переплете, которую она держит в левой руке, а в правой пламегаситель (чем-то похожий на ракетку для пинг-понга с длинной ручкой, покрытую вышитым атласом, с темно-бордовым плетением по краям, цель которого – поставить заслон жару от потрескивающих углей, грозящему сделать пунцовыми эти бледно-розовые щечки), коим она не совсем ритмично постукивает в такт вполне ритмичной эпической поэме, которую читает вслух.

Это бестселлер 1860-х, произведение почтенной Каролины Нортон «Леди Ла Гарай», о котором «Эдинбургское ревю» ни больше ни меньше написало: «Эта поэма – чистый, нежный, трогательный рассказ о боли, печали, любви, долге, благочестии и смерти» – великолепное ожерелье из ключевых викторианских прилагательных и существительных, какие только можно себе вообразить (к тому же, добавлю, слишком изящных для моей фантазии). Миссис Нортон может вам показаться скучной графоманкой той эпохи. Ее стихи в самом деле такие, в чем вы скоро убедитесь, а вот скучной личностью ее никак не назовешь. Она была внучкой Шеридана и, как говорили, любовницей Мельбурна[55] (для ее мужа, видимо, это были не просто слухи, так как он подал против видного государственного деятеля судебный иск о преступном половом сношении, который, впрочем, проиграл) и рьяной феминисткой… сегодня мы бы ее назвали либералкой.