Женщина французского лейтенанта

Дама, чье имя заявлено в названии поэмы, жизнерадостная супруга такого же жизнерадостного французского аристократа, получив увечье во время охоты, посвящает остаток горьких дней разным добрым делам – и преуспевает в этом гораздо лучше, чем леди Коттон, поскольку открыла больницу для бедных. Хотя поэма семнадцатого века, ее можно считать гимном Флоренс Найтингейл[56]. Не случайно она так тронула женские сердца в то десятилетие. Для нас, потомков, эти великие реформаторы одержали победу над огромной оппозицией и огромной апатией. «Даме с фонарем»[57] действительно пришлось столкнуться с оппозицией и апатией, но в самой нашей симпатии, как я уже где-то отметил, может крыться изъян.

Эрнестина обращалась к поэме не впервые, отдельные отрывки она знала практически наизусть. Читая ее в очередной раз (сейчас в связи с Великим постом), она возвышалась и очищалась, становилась лучше. Только при этом надо добавить, что сама она ни разу не переступила порога больницы для бедных, никогда не ухаживала за хворающим крестьянином. Понятно, родители не позволили бы, но ведь ей это и в голову не приходило.

Вы скажете, что женщины в то время были связаны по рукам и ногам. Но вспомните дату этого вечера: 6 апреля 1867-го. Всего неделю назад в парламенте во время первых дебатов вокруг «билля о реформе» Джон Стюарт Милль выступил с предложением: пора предоставить женщинам равные права при голосовании. Его смелая попытка (предложение отклонили ста девяноста шестью голосами против семидесяти трех, а Дизраэли, старая лиса, воздержался) была встречена улыбками среднего класса, гоготом в «Панче» (одна карикатура изображала группу джентльменов, осаждающих министершу, ха-ха-ха) и неодобрительными гримасами, увы, большинства образованных женщин, полагавших, что они должны оказывать влияние из дома. Тем не менее 30 марта 1867 года – это точка отсчета женской эмансипации в Англии, и Эрнестина, похихикавшая неделю назад, когда Чарльз ей показал тот номер «Панча», не может быть полностью оправдана.

Но вернемся к вышеупомянутому вечеру. Чарльз вглядывается мутноватыми и в меру заинтересованными глазами в серьезное лицо Эрнестины.

– Я могу продолжать?

– Вы читаете прекрасно.

Она деликатно откашливается и снова поднимает книжку. Только что произошел несчастный случай на охоте, и лорд Ла Гарай склонился над упавшей с лошади женщиной.

Взял на руки беспомощное тело;
Повисли пряди, губы онемели,
Глаза вот-вот смежатся… Боже святый,
Звезда его души близка к закату!

Эрнестина украдкой бросает взгляд на Чарльза. Он зажмурился, словно рисуя в своем воображении трагическую сцену, но при этом торжественно кивает: «Я весь внимание». И она продолжает:

Стучало сердце лорда-корифея
Его часов настенных посильнее,
И вдруг он словно замер, весь дрожа.
«О Клод!» – к нему воззвала госпожа.
И вновь, со дня их первого свиданья,
Он испытал ту радость узнаванья,
Когда с тобой сливается невинно
В едину плоть вторая половина.

Последние строчки она прочла с особым значением и снова взглянула на Чарльза. Он по-прежнему не открывал глаз, но был настолько тронут, что даже не сумел кивнуть. Она набрала в легкие воздуха и, с трудом оторвавшись от возлежащего жениха, продолжила:

«О Клод! О, боль!» – «Любовь моя, Гертруда!»
Ее улыбка родилась, как чудо;
Открылось ей такое вдруг раздолье,
Что не осталось и следа от боли!

Повисла тишина. Лицо Чарльза приняло скорбное выражение. А чтица бросила в его сторону огненный взор и набрала в легкие побольше воздуха.

Счастливец, кто в минуты испытанья
Встречает вот такое пониманье… ЧАРЛЬЗ!

Поэма, превратившись в ракету, ударила его в плечо и свалилась за диван.

– Что? – Он увидел, что Эрнестина вскочила и – вот уж неожиданно! – уперла руки в бока. – О господи.

– Ага, попались! Больше никаких извинений.

Однако очередные извинения или покаянные речи все же последовали, когда Эрнестина в двадцатый раз принялась обсуждать интерьер его кабинета в еще не существующем доме. Перспектива покинуть уютное кенсингтонское гнездышко была отнюдь не единственной жертвой, которую ему предстояло принести, и каждое напоминание становилось для него испытанием. Но тут тетушка Трантер пришла ему на помощь, и он получил свободный день на «дурацкие ковырялки» среди камней.