Женщина французского лейтенанта

– Каждый человек, вызывающий симпатию… заслуживает помощи. – Он сделал паузу. Порыв ветра выбил прядку волос, и она нервно вернула ее на место. – Я всего лишь говорю то, что миссис Трантер, уверен, предпочла бы вам сказать сама.

Он не преувеличивал. За непринужденным обедом, последовавшим после примирения, был разговор о миссис Поултни и Саре. Если Чарльз стал временной жертвой старухи, то неудивительно, что двух дам беспокоила судьба жертвы постоянной. Чарльз решил, что раз уж он зашел так далеко, на что способен только столичный ангел, то стоит ей рассказать о выводах, сделанных в тот вечер.

– Вам лучше покинуть Лайм. У вас прекрасные профессиональные навыки, как я понимаю. Уверен, что в другом месте вы сможете им найти более достойное применение. – Сара молчала. – Я уверен, что мисс Фриман и ее мать будут счастливы навести необходимые справки в Лондоне.

Она отошла к кусту можжевельника у самого обрыва и долго глядела в открытое море, затем повернулась и устремила на него неотрывный странный взгляд блестящих глаз. Он ответил ей улыбкой, отдавая себе отчет в том, насколько она беспомощна, однако был не в силах удержаться.

Наконец она опустила глаза.

– Спасибо вам. Я не могу уехать отсюда.

Он чуть заметно пожал плечами. Она его озадачила, почти обидела.

– Тогда еще раз приношу извинения за то, что вторгся в вашу частную жизнь. Больше это не повторится.

Он откланялся и повернулся, чтобы уйти. Но не успел сделать и двух шагов, как она заговорила:

– Я… я знаю, что миссис Трантер желает мне добра.

– Тогда пойдите навстречу ее желаниям.

Она уставилась в дерн под ногами.

– Вы со мной говорите так, будто… будто я не та, какая есть… за это я вам премного благодарна. Но подобная доброта…

– Подобная доброта?

– Еще более жестокая, чем…

Не закончив фразы, она развернулась к морю. Чарльз испытывал сильное желание взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть. Трагедия уместна на сцене, а в обычной жизни она порой выглядит как извращение. И он дал ей это понять, пусть и не в столь грубой форме.

– То, что вы называете моим упрямством, на самом деле мое единственное спасение, – сказала она.

– Мисс Вудраф, позвольте, я буду с вами откровенен. Мне довелось слышать мнение, что вы слабы рассудком. Я нахожу это весьма далеким от истины. По-моему, вы просто слишком сурово оцениваете свое поведение в прошлом. Почему, ради всего святого, вы должны всегда ходить одна? Неужели вы еще недостаточно себя наказали? Вы молоды. Вы способны зарабатывать себе на жизнь. Семейные узы, насколько я понимаю, не привязывают вас к Дорсету.

– Есть узы.

– Связывающие вас с французским джентльменом? – Она отвернулась, давая ему понять, что это запретная тема. – Позвольте мне настаивать… такие темы подобны ранам. Не говорить о них – и раны начинают гноиться. Если он не вернется, значит, он вас недостоин. А если вернется, не могу себе представить, что он с легкостью смирится, не найдя вас в Лайм-Риджисе. Наверняка выяснит, где вы, и последует за вами. Так говорит здравый смысл, разве нет?

Последовало долгое молчание. Он приблизился, чтобы видеть ее хотя бы в профиль. Ее лицо приняло странное выражение, почти безмятежное, как будто его слова подтвердили то, о чем она знала в глубине сердца.

Она продолжала глядеть в море, где в пяти милях от них, освещенный солнцем, двигался на запад бриг с красновато-коричневым парусом.

– Он никогда не вернется.

– Вы боитесь, что он не вернется?

– Я знаю, что он не вернется.

– Я вас не понимаю.

Она повернулась и смерила его озадаченное и такое заботливое лицо долгим взглядом. Казалось, его смятение в некотором смысле доставляет ей удовольствие. Затем она снова отвернулась.

– Я давно получила письмо. Он… – она себя оборвала, словно решив, что сказала лишнее. И вдруг быстро пошла, почти побежала к лесной тропе.

– Мисс Вудраф!

Она сделала еще пару шагов, прежде чем обернуться. И снова эти глаза одновременно его пронзили и оттолкнули. В ее голосе была сдерживаемая резкость – даже в чем-то готовая согласиться, она бросала вызов.

– Он женат!

– Мисс Вудраф!

Но реакции не последовало. И вот он остался один. Его удивление выглядело естественным. Неестественным было явственное ощущение своей вины. Как будто он проявил бездушие, не выразил ей симпатии, хотя, как ему казалось, он сделал все от него зависящее. Он продолжал смотреть ей вслед еще несколько секунд после того, как она скрылась. А затем перевел взгляд на далекий бриг, словно рассчитывая получить от него ответ на загадку. Но не получил.

17