Женщина французского лейтенанта

Локоток Эрнестины нежно напомнил ему о происходящем. Певица требовала аплодисментов, и Чарльз вяло внес свою лепту. Снова спрятав руки в муфту, Эрнестина послала в его сторону полукомическую презрительную гримасу, отчасти намекающую на его отсутствующее выражение лица и отчасти относящуюся к никчемной певице. В ответ он улыбнулся. Такая юная, совсем еще дитя. Разве можно на нее сердиться! Женщина, что с нее возьмешь. Есть вещи, которые она никогда не поймет: все сложности мужской жизни и то, как трудно оставаться человеком, для которого мир не сводится к платьям, детишкам и домашнему очагу.

Все образуется, когда она окончательно станет его женщиной – в постели, в банковском счете… ну и, конечно, в сердце.

А тем временем Сэм рассуждал как полная противоположность своего хозяина: эта Ева поняла хоть словечко из того, что он ей говорил? Сегодня нам трудно представить, какая пропасть разделяла парня, выросшего возле «Семи стрелок»[65], и дочь ломового извозчика из далекой деревни в Восточном Девоншире. Примерно столько же препятствий возникло бы при встрече эскимоса и зулуски. Язык, на котором они говорили, трудно было назвать общим, и они часто просто не понимали друг друга.

Но эта дистанция, эти пропасти, не соединенные мостами в виде радио, телевидения, дешевых туров и проч., еще не означали, что все так безнадежно. Возможно, люди знали меньше друг о друге, зато они чувствовали себя друг от друга свободнее, а значит, в большей степени личностями. Весь мир не был для них доступен по щелчку. Странники выглядели странно, но порой эта странность возбуждала, поражала своей красотой. Человечество, возможно, и выиграло от того, что мы стали больше общаться. Но я, еретик, считаю, что изоляция была для наших предков предпочтительнее, и они этим наслаждались, а нам остается только позавидовать. Сегодня мира в буквальном смысле слишком много.

В какой-нибудь пивной Сэм производил впечатление человека, знающего все про городскую жизнь – и кое-что еще в придачу. Он с вызывающим презрением относился ко всему, что не исходило от лондонского Вест-Энда с его бурной жизнью. Но в глубине души все обстояло иначе. Под этой маской скрывался робкий и неуверенный в себе парень, знающий, чего он хочет (правда, до этого ему еще расти и расти), но сомневающийся, сумеет ли он добиться желаемого.

Мэри в душе была его полной противоположностью. Да, она была Сэмом ослеплена; во многих отношениях он ей казался высшим существом, и если она его поддразнивала, то исключительно в порядке самообороны, так как имела дело с очевидным культурным превосходством: это умение столичного жителя преодолевать препятствия, находить кратчайшие пути, добиваться своего. Но при этом она обладала изначальной твердостью характера, своего рода бесхитростной уверенностью в себе, пониманием того, что однажды она станет хорошей женой и хорошей матерью, и еще она знала, кто чего стоит… например, видела разницу между своей хозяйкой и ее племянницей. На то она и крестьянка, а крестьяне гораздо ближе к настоящим ценностям, чем городские рабы.

Сэм сразу в нее втюрился, потому что она была как летний день после однообразных «половых тряпок» и «веселух»[66], к которым свелся весь его прошлый сексуальный опыт. Самоуверенности по этой части, как всем кокни, ему было не занимать. Красивая черная шевелюра, озерно-синие глаза, свежий цвет лица. Худощавый, стройный, телодвижения изящные, но с тенденцией к подчеркнутому преувеличению кое-каких маньеризмов Чарльза, которые представлялись ему истинно джентльменскими. Женщины, как правило, провожали его взглядами, но после более короткого знакомства с лондонскими девушками он читал в их глазах в основном цинизм, отражавший его собственный. Что сразу заставило его сделать стойку при виде Мэри, так это ее невинность. Он почувствовал себя мальчишкой, который пускал «зайчиков», пока в один прекрасный день не навел свое зеркальце на нежное создание, не заслуживавшее такого обращения. Ему вдруг захотелось быть с ней самим собой… и понять, какая она.

Это внезапное, более глубокое понимание друг друга пришло к ним во время того утреннего визита. Они с Мэри начали обсуждать на кухне свое служебное положение, а также достоинства и недостатки мистера Чарльза и миссис Трантер. Мэри заметила, что с хозяином ему повезло. Сэм поколебался и вдруг, к собственному изумлению, выложил простой молочнице то, о чем прежде говорил лишь с самим собой.

Его амбиции сводились к одной простой мысли: он хочет быть галантерейщиком. Не может пройти мимо магазина без того, чтобы не остановиться перед витриной – что-то нравится, что-то хочется покритиковать. Он знает, у него нюх к последним веяниям моды. Он путешествовал вместе с Чарльзом и взял на вооружение кой-какие иностранные идеи в этой области…