Женщина французского лейтенанта

Все это (и попутно свое глубокое восхищение мистером Фриманом) он выложил ей несколько бессвязно, не забыв сказать о стоящих перед ним препонах: ни денег, ни образования. Мэри скромно его слушала, вся в мыслях о «другом Сэме» и о том, что ей оказали честь, позволив взглянуть на него украдкой. Что-то я разболтался, подумал Сэм. Но всякий раз, нервно на нее поглядывая в ожидании презрительной усмешки или хохотка по поводу его нелепых притязаний, он встречал только симпатию, выражавшуюся в робкой улыбке и широко открытых глазах, недвусмысленно просивших его продолжать. Его слушательница ощущала себя нужной, а девушка, которая ощущает себя нужной, на четвертинку уже влюблена.

Но вот пришло время прощаться. А кажется, только пришел. Он поднялся, и на ее губах снова заиграла озорная улыбка. Ему хотелось признаться в том, что еще никогда он не говорил о себе так свободно – или так серьезно. Однако не сумел подобрать нужных слов.

– Ну. До завтра, что ль.

– Ежли получится.

– У вас небось куча ухажеров.

– Мне никто не нравится.

– Есть, есть. Слыхали.

– Здесь вам наговорят. Нам нельзя на мужчин смотреть, а то сразу скажут: «ухаживает».

Он потрогал свою шляпу-котелок.

– П’всюду так. – Помолчали. Он поймал ее взгляд. – Я не ужасный?

– Я ниче такого не говорила.

Помолчали. Он прокрутил шляпу-котелок вокруг своей оси.

– Я всяких встречал. Таких-сяких. А вы другая.

– Таких пруд пруди.

– Я такой не встречал. – Еще помолчали. Она глядела не на него, а на край своего фартука. – А как насчет Лондона? Хотели б посмотреть?

Она ухмыльнулась и энергично кивнула.

– Еще увидите. Когда эти, наверху, п’женятся. Я вам п’кажу всякие места.

– Правда?

Он подмигнул, и она едва успела закрыть рот рукой. Ее глаза сияли, щечки разрумянились.

– Они там все такие модницы, никуда вы со мной не пойдете.

– В подходящем платье вы будете очень даже.

– Я вам не верю.

– Зуб даю.

Их взгляды скрестились надолго. Он отвесил поклон и приложил котелок к левой груди.

– Одна просьба, мадемуазель.

– Какая?

– На Кум-стрит, по-фр’нцузски, завтра утром. Буду вас там ждать. Преданно ваш.

Она отвернулась, не в силах на него смотреть. Тогда он быстро подошел сзади и поднес ее руку к губам. Она ее отдернула так, словно на ней остался отпечаток сажи. Их взгляды мимоходом еще раз пересеклись. Она прикусила красивую нижнюю губку. Он еще раз кивнул и вышел.

Встретились ли они на следующее утро, несмотря на строгий запрет Чарльза, я не знаю. Но в тот день, когда Чарльз вышел из дома миссис Трантер, его поджидал Сэм, как бы совершенно случайно, на противоположной стороне улицы. Чарльз жестом римлянина попросил его о пощаде, на что Сэм почтительно приложил шляпу-котелок к сердцу, словно обращаясь к прохожему, вот только при этом растянул рот в улыбке до ушей.

И это возвращает меня к вечернему концерту неделей позже и объяснению, почему Сэм так разошелся в оценках с хозяином по поводу женского пола. Он снова оказался в той самой кухне. Правда, сейчас там присутствовала дуэнья – повариха миссис Трантер. Но она крепко спала в резном деревянном кресле перед горящей печкой. Сэм и Мэри молча сидели в темном углу. Слова были излишними. Они держались за руки. Для Мэри это было средство защиты, ибо только так она могла удержать его руку, пытавшуюся обнять ее за талию. Почему Сэм при всем при том продолжал считать ее такой отзывчивой, остается загадкой, которую ни один любовник не посчитает нужным как-то объяснить.

18

Стоит ли удивляться тому, что законы общества порой игнорируются людьми, на которых общество периодически закрывает глаза и которых сердце общества отвергает?

Доктор Джон Саймон. Общегородской медицинский отчет (1849)

И я склонился над водою

И зачерпнул в ключе студеном;
Вдруг тень явилась предо мною
С печальным взглядом, отрешенным.

Томас Харди. В канун летнего солнцестояния

Два дня отбойные молотки Чарльза без дела пролежали в рюкзаке. Он гнал от себя мысли о редкой породе, ждущей, когда ее кто-то обнаружит, а также с нею связанные мысли о женщинах, спящих на освещенных солнцем скальных уступах. Но тут Эрнестина слегла с мигренью, и у него неожиданно обнаружился свободный день. Он еще колебался, стоя в эркере, но все, что происходило на его глазах, было на редкость мелким и скучным. С вывески трактира на него мрачно глазел белый лев с мордой голодного пекинеса и странным образом похожий на миссис Поултни, о чем он уже однажды высказался. Немножко ветра, немножко солнца… серый балдахин из туч, слишком высоко висящий, чтобы грозить дождем. Он собирался писать письма, но большого желания не испытывал.