Женщина из Пятого округа

Она игриво улыбнулась, в ее глазах зажглись озорные искорки. И мне вдруг захотелось переспать с ней.

—      Кто я? Я — женщина, которая в настоящий момент стоит на балконе в Шестом arrondissement,[86] смотрит на Пантеон и беседует с американцем, явно запутавшимся в жизни.

—      Могу я поцеловать подол вашей shmatte,[87] доктор Фрейд?

Она снова закурила и произнесла:

—      Shmatte. Это иудейское слово. Вы еврей?

—      Моя мама была еврейкой.

—      Ну значит, и вы еврей. Мать является носителем веры и передает ее…

—      Как триппер.

—      А другая ваша половина? — спросила она.

—      Унылый среднезападный конгрегационалист.

—      Так вы считаете своего отца скучным человеком?

—      Вы задаете много вопросов.

—      Кажется, вы не прочь на них ответить.

—      Я не люблю говорить о себе.

—      Все американцы любят говорить о себе. Так они самоутверждаются.

—      Какая оригинальная мысль.

—      Я рада, что вы так думаете.

—      А теперь, с вашего позволения, угадаю я: вы профессор семиотики из Сорбонны и защитили докторскую диссертацию по символическим нюансам американской культурной жизни…

—      Нет, — сказала она, — но я уверена в том, что ваша докторская диссертация была бы близка к этой теме.

—      Вам известно, что я преподаватель?

—      Нет, просто догадка. И ваша область…

—      Кинематограф. Была. Я больше не преподаю.

—      Вы потеряли работу?

—      Мы раньше не встречались? Или у вас имеется досье на меня?

Улыбка.

—      «Нет» на оба ваши вопроса. Я просто несу всякую чушь, как говорят в вашей стране.

—      А каким словом обозначается «чушь» в вашей стране?

—      Двумя словами: buta beszed.

—      Вы из Восточной Европы?

—      Браво. Венгерка.

—      Но ваш французский… он безупречен.

—      Если вы не родились французом, ваш французский никогда не будет безупречным. Но после пятидесяти лет в Париже он становится вполне сносным.

—      Пятьдесят лет? Должно быть, вас привезли сюда младенцем.

—      Лесть всегда приятна… и всегда очевидна. Мне было семь лет, когда я приехала сюда в 1957 году… Ну вот, теперь я выдала вам жизненно важную информацию: свой возраст.

—      Вы выглядите потрясающе для своих лет.

—      Теперь мы перешли от легкой лести к абсурдной.

—      У вас с этим проблемы? — спросил я.

Она коснулась моей руки двумя пальцами.

—      Ни в коем случае.

—      У вас есть имя?

—      Есть.

—      И…

—      Маргит, — произнесла она, отделяя один слог от другого.

—      А фамилия?

—      Кадар.

—      Маргит Кадар, — с трудом выговорил я. — Кажется, был какой-то венгерский вождь по фамилии Кадар?

—      Да, — кивнула она, — коммунистическая марионетка, которую поставили Советы, чтобы контролировать нас. Мы с ним не родственники.

—      Выходит, Кадар — довольно распространенная фамилия в Венгрии?

—      Я бы так не сказала. А у вас есть имя?

—      Вы пытаетесь сменить тему.

—      Ко мне мы еще вернемся. Но только после того, как я узнаю ваше имя.  

Я назвал себя и добавил:

—      Только первая буква в имени Гарри не проглатывается, как это делают французы.

—      Значит, вам не нравится, когда вас называют Арри? Но вы тоже говорите на очень приличном французском.

—      Приличном, потому что я американец… а всех американцев считают невежественными и не обучаемыми.

—      Абсолютно белое, как и абсолютно черное, кажется дефектом зрения…

—      Джордж Оруэлл?

—      Браво. Он был очень популярным писателем в Венгрии, мистер Оруэлл.

—      Вы имеете в виду, в годы коммунистического режима?

—      Да, именно это я и имею в виду.

—      Но, если вы уехали в пятьдесят седьмом, то, должно быть, избежали всей этой сталинской мути.

—      Не совсем, — сказала она, глубоко затягиваясь сигаретой.

—      Что вы хотите этим сказать?

—      Только то, что сказала: не совсем.

Тон моей собеседницы был спокойным, но достаточно твердым — намек на то, что ей не хотелось развивать эту тему. Поэтому я не стал настаивать и предложил другую:

—      Единственный венгерский анекдот, который я знаю, принадлежит Билли Уайлдеру. Он сказал: «Во всем мире только венгр способен зайти следом за вами в дверь-вертушку и выйти первым».

—      Вы действительно специализируетесь в кинематографе.

—      Это было раньше.

—      Хорошо, дайте-ка угадать… Вы пытаетесь стать романистом… как половина присутствующих в этом… театре абсурда.

—      Да, я потенциальный писатель.

—      Потенциальный? Почему вы себя так называете?

—      Потому что я еще ничего не опубликовал.

—      Вы пишете почти каждый день?

—      Каждый день.

—      Значит, вы писатель. Потому что пишете. Действительно пишете. Вот в чем разница между настоящим художником и позером.

Я благодарно коснулся ее руки:

—      Спасибо за эти слова.

Она пожала плечами.

—      А вы? Чем занимаетесь вы? — осмелился спросить я.

—      Я переводчик.

—      С французского на венгерский?

—      Да, и с венгерского на французский.

—      Работы много?