Женщина, которая жила у моря

– Так вот, – произнес он и сделал паузу, которая показалась мне бесконечной. – Это произведение написал ваш прадед Пьетро Малара в 1911 году. Не могли бы вы рассказать, почему рукопись оказалась у вас только теперь?

– Как я уже говорила, – по чистой случайности. Я нашла ее среди старых бумаг моей прабабушки.

Профессор посмотрел на меня так, будто я пациент, а он врач, который пытается понять, не скрывают ли от него какие-нибудь важные для постановки диагноза симптомы.

– Значит, это произведение никогда не исполнялось?

– Насколько мне известно, нет. Прадед написал его для своей дочери. По крайней мере, так следует из посвящения.

– Видите ли, дело в том… – проговорил профессор, на мгновение опустив глаза на партитуру. – Если все так, как вы говорите… Словом, это невероятно прекрасное произведение!

Только теперь я осмелилась выдохнуть и осознала, что все это время сидела затаив дыхание.

– Тут есть, – очень медленно продолжил профессор, – совершенно изумительные места. Например, где тема моря предвосхищается лишь инструментальным пассажем… – Профессор пошелестел страницами. – …Или вот, рассвет в саду, восход солнца и раздающийся вдали звон колоколов… Да и некоторые стилистические решения довольно оригинальны. Особенно в той сцене, где все персонажи собираются вместе. В контрмелодии простолюдины в грубой реалистичной манере жалуются на нищету, голод и страдания, в то время как главный герой поет о своей любви в очень лиричных, нежных тонах.

Ганджеми закрыл ноты, встал и протянул мне руку.

– Ваш прадед был великим композитором, поверьте!

Я с трудом сдерживала переполнявшие меня чувства.

– Но если так, почему же Пьетро Малара не смог добиться успеха, к которому так стремился?

– У вас есть еще какие-нибудь его сочинения?

– Уверена, что они были, он писал до 1902 года, пока жил и учился в Неаполе. Но других сведений у меня нет. Я знаю, что он учился на курсе с Франческо Чилеа. После окончания консерватории прадед бросил композиторство и эмигрировал в США, где пытался построить карьеру дирижера. Думаю, там он ничего не сочинял. Это все, что мне известно.

– Может быть, в архиве найдутся его юношеские сочинения, ведь он учился в нашей консерватории…

Я кивнула.

– Вы хотите понять, почему он не добился успеха? Трудно ответить на этот вопрос. Могу только сказать, что в начале прошлого века Неаполитанская консерватория с недоверием относилась к веяниям из Центральной Европы. Произведения в такой манере не поощряли, хотя и не отвергали. Здесь очень скептически относились ко всему новому. Неаполь был сильно привязан к традиционной южноитальянской мелодике. Конечно, были и исключения, но их число крайне незначительно.

Я внимательно слушала, кивая время от времени.

– Чтобы это понять, нужно посмотреть произведения других студентов и выпускников консерватории тех лет. Быть может, стиль вашего прадеда был слишком новаторским, экспериментальным, даже революционным. Вы же знаете, какой бывает молодежь… Так вы говорите, что это произведение никогда не публиковалось и не исполнялось?

– Думаю, нет. Насколько я знаю, прадед начал писать его здесь, в Неаполе, когда жил здесь с женой. Затем он вернулся в Штаты и прислал партитуру в подарок дочери.

– Странный человек. Почему он даже не попытался опубликовать это? Впрочем, он такой не один. Часто музыканты – ранимые и впечатлительные люди. Одна неудача может привести к тяжелому творческому кризису и отказу от дальнейших попыток. Я уверен, что если бы тогда, в 1911 году, Пьетро Малара отправил партитуру издателю, ее непременно опубликовали бы. Это очень зрелое произведение. Я показал его коллегам, которых очень уважаю, и все они согласились, что в этой работе удивительным образом сочетаются традиции неаполитанской мелодической школы и инновации начала ХХ века. Очень жаль, что ваш прадед решил заниматься дирижированием и отказался от карьеры композитора. Если это так, он совершил большую ошибку.

– Да, по-видимому, вы правы.

И вот великий день настал. Несмотря ни на что, ночью мне удалось поспать, но утром я нервничала и волновалась как никогда. Я прекрасно понимала: это мой последний шанс.

Накануне вечером, извинившись перед Зиной, я ушла в свою комнату. Мне нужно было побыть в тишине. Зина тоже переживала, но старалась скрыть это. «Да ладно тебе, не суетись», «Иди-иди, дай мне спокойно посмотреть Джерри Скотти[94]», – говорила она. Однако через некоторое время я услышала стук в дверь, и на пороге показалась фигурка Зины. В руках она держала голубую коробочку.

– Я давно хотела тебе его подарить, – сказала она, протягивая мне прекрасное кольцо со змеями.

– Зина, оно великолепно, но я не хочу, чтобы ты расставалась с ним!

– Его подарила мне Костанца. Это кольцо принадлежало ее матери, и я буду рада, если оно перейдет к тебе.

Я надела кольцо на палец и крепко обняла Зину.

– Спасибо, дорогая, я тебя люблю, – вот и все, что я смогла выговорить.

– Ладно, ладно, я ухожу, не теряй времени, завтра такой важный день, тебе нужно выспаться, – грубоватым тоном проворчала старушка, чтобы не показывать свои эмоции.