Женщина, которая жила у моря

До моего прослушивания и отъезда оставалось всего несколько дней. Настало время всерьез заняться поисками партитуры. Я была уверена, что она где-то здесь, в этой квартире. Я обвела глазами комнату, будто ища подсказку. Конечно, прошло уже больше 40 лет, и это затрудняло поиски. Наконец я решила не церемониться и посмотреть везде, где только можно, даже если придется перевернуть все вверх дном. Я начала с секретера. Вполне возможно, что партитура лежит где-то там, в куче других бумаг. Чего там только не было – старые квитанции, медицинские выписки, рекламные буклеты и прочее.

В глубине ящика, за ворохом всякой всячины, я обнаружила потайное отделение с дверцей из матового стекла. Конечно, вряд ли партитура поместится в таком маленьком пространстве, но я все же заглянула внутрь. Там лежала старая чековая книжка, рождественская открытка от Розы, где она, еще маленькая девочка, пишет о своей любви к матери, и вырезка из журнала 1968 года. Заинтригованная, я стала читать:

Феминистки в трауре: ушла из жизни итальянская активистка Джо Витале, ближайшая соратница Маргарет Сэнгер[91], выступавшая за контрацепцию и контроль рождаемости.

Она скончалась в своей квартире в Бруклине в возрасте 80 лет.

Джо Витале (настоящее имя Джузеппина Витале) родилась в Мессине, Сицилия, и эмигрировала в США с семьей в 1902 г. Медсестра и акушерка, она посвятила свою жизнь борьбе за право женщин самостоятельно решать вопрос о материнстве. Неоднократно подвергалась аресту за «распространение материалов непристойного характера». Работала акушеркой в первой клинике контроля рождаемости, основанной Маргарет Сэнгер в 1916 г. и почти сразу закрытой властями.

Благодаря стойкости и решительности этих и многих других активисток, боровшихся за права женщин, вопрос контроля рождаемости привлек к себе должное внимание общественности. И именно благодаря этим женщинам в 1960 г. в продаже появились первые противозачаточные таблетки.

Каждый ящик в этой квартире скрывает целый мир.

Я продолжила поиски. Настала очередь прикроватной тумбочки. Сортируя бумаги и разрывая на клочки ненужные, я вдруг вспомнила о фортепиано прадеда. Интересно, что стало с инструментом? Здесь ли он еще? Я резко вскочила, так что разложенные бумаги и счета разлетелись по всей комнате. Но это меня не волновало.

В гостиной, как всегда, царил полумрак, ставни были прикрыты. Я включила свет и принялась стаскивать чехлы с мебели. И вот у стены показалось оно – старое фортепиано Steinway, черное и блестящее. На нем лежат потрепанные и пожелтевшие ноты, оставленные здесь Бог знает сколько лет назад, некоторые с оторванными обложками и перепутанными страницами, – Шопен, Бетховен, Шуберт, несколько страниц из учебника Беньямино Чези «Методика обучения игре на фортепиано» и, наконец, в самом низу, под кипой бумаг, большой белый конверт с почтовыми штемпелями.

С замирающим сердцем я достаю исписанные страницы и читаю: «Цветущий сад». Надпись сделана красивыми готическими буквами, как было принято в те времена. Я быстро переворачиваю страницу: «Камерная опера в одном действии. Композитор Пьетро Малара, либретто Франческо Пуоти и Пьетро Малары». И ниже посвящение: «Розе».

Я едва сдерживала слезы.

Между страниц лежала также пожелтевшая открытка с надписью: «Моей девочке, которую я еще не имел возможности обнять. Папа».

Произведение было небольшое, всего несколько страниц. Я просмотрела вступление, подняла крышку фортепиано и попробовала сыграть несколько нот. Честно говоря, я растерялась и не могла сообразить, что делать дальше. Потом вернулась в комнату за телефоном, позвонила своему бывшему преподавателю по вокалу, и он устроил для меня встречу с профессором Ганджеми из консерватории.