На кухне я обнаружила Зину, которая в фартуке возилась у плиты. Мы обменялись поцелуями в знак приветствия, как уже привыкли за это время, и она слегка потрепала меня по щеке.
– Сегодня я готовлю сама. У Антоньетты выходной. Раз в месяц она навещает родственников в деревне. Если у тебя нет срочных дел и ты останешься на обед, я угощу тебя изысканными блюдами, – с заговорщическим видом сообщила Зина и одарила меня лучезарной улыбкой.
Все еще сонная, я ничего не ответила.
– Но если у тебя какие-то дела, ничего страшного!
– Прости. Конечно, я с удовольствием останусь на обед, спасибо!
– Завтракай спокойно, не спеши. А я посижу рядышком.
Зине нравилось заботиться обо мне. И это трогало меня до глубины души.
– Зина, мне хотелось бы побольше узнать о своей бабушке. Ты встречалась с Розой, вы общались?
Зина помрачнела. Она поджала губы, будто боялась, что слова сорвутся с губ помимо ее воли. Я не торопила ее, К этому времени я уже достаточно знала ее, чтобы понимать: ей нужно собраться с мыслями.
– В каждой семье, моя дорогая, свои секреты. Иногда, если смотреть со стороны, через годы, они кажутся смешными и нелепыми, особенно вам, молодым. Но тогда мне было очень больно…
Зина снова погрузилась в молчание.
– Я видела Розу лишь однажды. Но мне этого хватило. Это ужасно – быть свидетелем ссоры между матерью и дочерью.
Я представила, как Роза и Костанца стоят друг напротив друга. Обе упрямые и решительные. И обе – сильные духом.
– Это было в Вербное воскресенье, накануне войны, – продолжала Зина. – Я пришла к Костанце с пальмовыми ветвями, чтобы пригласить ее к нам на Пасху. Мы познакомились всего несколько месяцев назад, и меня так тянуло к ней, что я всегда находила какой-нибудь повод повидаться с ней. В тот день, едва переступив порог, я сразу поняла: что-то не так. Костанца выглядела растерянной, нервной, даже голос звучал как-то по-другому. «Там моя дочь. Она пришла, чтобы забрать вещи, – сказала Костанца. – Подожди в гостиной. Мы сейчас придем». Мне показалось странным, что она не пригласила меня в комнаты, ведь она всегда принимала меня без всяких церемоний. В какой-то момент до меня донеслись голоса, которые становились все громче и громче. Роза кричала, что Костанца эгоистичная и бессердечная, что она не способна любить и никогда не любила ни отца, ни ее, собственную дочь. Костанца, мол, думает только о работе, о своих тряпках да о собственной внешности. И она, Роза, никогда больше не вернется в Неаполь, и ей нет никакого дела до проклятого ателье и этих жалких лоскутков. Костанца закричала еще громче, чем дочь: «Как ты смеешь презирать мою работу?! Да благодаря этим "жалким лоскуткам" у тебя есть еда и крыша над головой!» На это дочь заносчиво заявила, что все решения матери были ошибочными и принесли Розе одни страдания. И для нее единственный способ справиться с этим – жить так, словно мать умерла.
– О Боже! – воскликнула я. – Так и сказала?
– И не только сказала, но и сделала. Еще она сказала, что собирается заниматься тем, за что ее ценят, вместе с людьми, которые ее уважают. И что она, по крайней мере, будет хоть чем-то полезна своей стране…
– И чем же она занималась?
– В те годы Роза организовывала спортивные мероприятия для молодежи. Она стала важным человеком и разъезжала по всей стране. Так вот, Костанца что-то ей ответила, но я не расслышала. Вдруг Роза захныкала, будто обиженный ребенок. Она бормотала сквозь слезы, что Костанца самый ужасный человек на свете, что она сделала все нарочно, из зависти, – хотела заставить дочь страдать, как страдала в свое время сама! И отец поступил правильно, бросив ее в Италии. А Роза ее ненавидит и знать не желает! После этих слов наступило долгое молчание. Наверное, Костанца влепила дочери пощечину. Я очень испугалась. Мне ведь было всего 15 лет.
Зина умолкла и с сомнением посмотрела на меня.
– Даже не знаю, стоит ли тебе такое рассказывать…
Я ласково погладила ее по руке и улыбнулась.
– Конечно, стоит, ведь это моя семья.
– Потом хлопнула дверь, и в гостиную влетела Роза. Она показалась мне моложе своих 28 лет. Ее смуглое лицо обрамляли густые темные волосы, она была ниже матери и не такая худая. Роза остановилась и уставилась на меня, явно не ожидая кого-то увидеть. Следом вошла Костанца. Она старалась держать себя в руках, но голос ее дрожал. «Отлично, – сказала Роза, бросив на меня косой взгляд, – вижу, ты уже нашла мне замену». Я вдруг поняла, что Роза сильно ревновала мать. Видимо, из-за того, что не чувствовала себя принятой. Она добавила, обращаясь ко мне: «Берегись, сестренка, моя мать очень злая женщина». Потом взяла чемодан и ушла. Костанца опустилась в кресло, не проронив ни слова. Я замерла, не зная, что делать и что говорить. В конце концов я решила пойти домой и стала надевать пальто. Тогда Костанца повернулась ко мне и сказала: «Я тебя провожу». Ей нужно было пройтись. И вот тогда, пока мы шли, она впервые рассказала мне кое-что о Розе.
Зина сделала паузу, чтобы выпить глоток воды. Эмоции переполняли ее.
– Но потом они все же выяснили отношения?