Женщина, которая жила у моря

– Так вот, – начала синьора Мария менторским тоном, – через восемь лет после смерти Иисуса Христа апостол Павел высадился в Мессине.

– В бухте Сан-Паоло, рядом с Джампильери, – уточнил ее супруг, обращаясь к Доменико. – Вы ведь знаете, где это?

Все Андалоро утвердительно закивали.

– Да, в Джампильери, – продолжала синьора Мария, бросив гневный взгляд на перебившего ее мужа. – Высадился он и стал проповедовать Евангелие. И мессинцы так прониклись его учением, что пожелали познакомиться с Марией, матерью Иисуса, которая в то время еще была жива. И вот снарядили они в Иерусалим корабль с посланцами, среди которых был и сам святой Павел. А Богоматерь отправила мессинцам письмо, перевязанное ее волосами, – они и по сей день находятся в серебряной дарохранительнице, которую выносят во время процессии вместе со статуей Девы Марии. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что Мессина – единственный город на свете, удостоившийся такой чести!

– Хороша, да? Никто не рассказывает всякие истории лучше, чем Мария. Она ведь еще и обучает ребятишек катехизису, – гордо прокомментировал дон Сальваторе, – в церкви Святого Франциска. Но вообще-то она домоседка!

– Правда в том, – вмешался вдруг Доменико, терпение которого лопнуло, в то время как Агата с еще большим напряжением вертела в пальцах свое ожерелье, – что я неверующий. Конечно, я позволяю жене ходить в церковь, крестил детей, причащаюсь и все такое, чтобы жена была спокойна, но не нужно рассказывать мне о чудесах, шествиях и тому подобном! Я прекрасно знаю, как живут и чем болеют бедняки! Я работаю в порту врачом на добровольных началах и два раза в неделю осматриваю эмигрантов. Вижу истерзанных людей, истощенных женщин с детьми, присосавшимися к их пустой груди, изможденных мужчин, оборванных стариков. И мне приходится пересиливать себя, чтобы выдать нужное заключение, иначе их не пустят на борт! Разве Дева Мария не видит эти страдания? Не видит этих оборванцев или разорившихся землевладельцев, так обнищавших из-за непомерных налогов, что они вынуждены покинуть родину и ехать в Америку? Они продают все, что только могут! А что делает для них церковь? Я настоял, чтобы Костанца получила светское образование в Швейцарском женском институте сестер Гонценбах, где обучают по новым педагогическим принципам: там занимаются рисованием и иностранными языками, а не читают сказки из Библии. Я не хотел доверять образование своей дочери… – распалялся он, но тут Агата прервала поток его красноречия.

– Доменико, тебе не кажется, что ты сказал уже достаточно? – воскликнула она, пронзая мужа обжигающим взглядом, пока гости недоуменно смотрели друг на друга в наступившей тишине. Юноши тоже замолчали.

Доктор извинился.

– Хорошо. Я лишь хотел подчеркнуть, что институт Гонценбах – прекрасная школа.

Чтобы загладить неловкость, Альфонсо подошел к отцу, сел рядом и подал знак заканчивать разговоры и переходить к делу.

Сальваторе Орландо понял, что момент настал. Он прокашлялся, высморкался, встал, словно готовясь выступить с докладом, и торжественным тоном, с сильным сицилийским акцентом, попросил руки Костанцы для своего сына. Доктор Андалоро выразил свое согласие сдержанным «да». Руджеро сразу побежал за Костанцей, которая вместе с Гульельмо сидела в своей комнате, а остальные встали и не без стеснения начали обмениваться поздравлениями.

Тетя Джустина, нарядившаяся по случаю, вошла с подносом канноли и спумони, а следом за ней – Кармелина с бокалами шампанского. Костанца, раскрасневшаяся и смущенная, пришла последней, держа за руку Гульельмо.

– А вот и моя дочь!

Костанца с улыбкой повернулась к отцу.

4

В тот день должна была состояться помолвка, но парадная дверь так и осталась закрытой в знак траура, а дом наполнился людьми, которые пришли, чтобы выразить свои соболезнования.

Все сидели полукругом в гостиной, когда-то обитой коричневым бархатом, который, по желанию Костанцы, заменили ярким ситцем. «Прежняя обивка была бы сейчас куда уместнее», – с горечью подумала тетя Джустина, пока рассаживались первые гости.

Со стоявшего посреди комнаты стола, покрытого льняной скатертью с вышитыми цветами, убрали вазочки для мороженого, блюдца для спумони и отполированные до блеска серебряные приборы. Цветы от жениха и его родителей перенесли в кабинет покойного, где проходило прощание. Внешне все выглядело безупречно – это был тот самый кажущийся порядок, который должен успокаивать растревоженные души.

Концертный рояль, на котором учитель пения должен был аккомпанировать Костанце, приготовившей для гостей несколько романсов, отодвинули в глубину комнаты и накрыли темной тканью. Единственным напоминанием о несостоявшемся празднике был маленький амур; забытый и пустующий диван «визави»[14], на котором должны были сидеть помолвленные, так и остался стоять у камина.